Владимир Федоров - Polo или ЗЕЛЕНЫЕ ОКОВЫ

— Доложить обстановку, — потребовал Отец, надеясь, что в ответ на эту команду он не ослепнет, не погибнет и не умрет.

Бортовой компьютер сухо мягким баритоном сыпал терминами и цифрами. Отец для себя уяснил, что включились тормозные двигатели, что борт приближается к системе Цватпахов и что торможение продлится еще много часов, прежде чем машина выйдет на орбитальную траекторию. Ну и ладушки, подумал Отец.

Делать все равно нечего. Интересно, подумал Отец, расхаживая по шлюпу, сколько я уже километров намотал здесь? Четыре шага вперед, четыре назад. Если предположить, что средняя моя скорость пять километров в час, пусть даже четыре, с поправкой на повороты на виражах, в день, в общей сложности, я слоняюсь как малое три часа. Значит, я прохожу минимум двенадцать километров. Если я уже неделю здесь провел, значит, я прошел чуть больше восьмидесяти километров. Странно. В шлюпе пройти восемьдесят километров, когда он в длину четыре шага. Наверное, белка себя чувствует гораздо хуже. Не хочу быть белкой, хотя, если об этом подумать с другой стороны, меня никто об этом и не просит. Наверное, я схожу с ума, подумал Отец, если я начал всерьез рассматривать перспективу стать белкой. Хотя белка не так уж и плохо. Наверное Phtyrus Pubis живется не сладко. Столько всего увидишь! Если на миг забыть о ленточных червях, которым на роду написано жить в чужой кишке. Когда Бог сотворил Адама, Он стал показывать первому человеку всех животных, и голый праотец называл их именами. Вот тогда то и стал гиппопотам гиппопотамом, а кенгуру— кенгуру. Отцу всегда было интересно, как Адам познакомился с глистами? Даже трудно себе смоделировать такую ситуацию. Логично себе предположить, что гельминт покинул свой ареал, чтобы поздороваться с Адамом. А что же было потом? Как случилось, что глист оказался снова у первого человека? Чушь какая-то. Отец сел в свое кресло. Хватит про глистов. Нужно думать о прекрасном, чтобы не свихнуться, подумал скиталец. У меня нет глистов— это же прекрасно, черт возьми!!!

— Борт, покажи карту системы, — сказал Отец.

Перед ним засверкала карта звездной системы, где наш путник собирался найти ответы на все свои вопросы. Словно МКАДом, звездная система ограничила себя от внешнего космоса поясом Койпера, в котором искрились огромные куски замерзшего льда, обломки малых планет и всякий космический мусор. Похожая на Кваоар, в Койперовском кольце неслась небольшая планета, окруженная двумя спутниками. У этой планеты была даже атмосфера, но Земные космологи не сочли нужным отнести этот крошечный кусок звездной системы к разряду планет. Возле нее значились цифровые характеристики, которые свидетельствовали, что земным Левшам не по душе оказались ее невеликие размеры, и хотя, эта малая планета не знала о столь оскорбительном в ее отношении решении, она не спеша крутилась вокруг красного солнца, которое едва было крупнее нашего. Найденный в родной Солнечной системе пояс Койпера, оказался универсальным законом космической архитектуры. Возле каждой, пусть даже самой захудалой звездной системы, имеется такой пояс астероидов и космического лома. Думали: как их называть в каждой отдельно взятой системе, и решили отдать дань уважению старику, впервые открывшему внешнее кольцо астероидов, с тех пор принято эти пояса называть Койперовскими, причислив астронома к лику старых воинственных богов.

За поясом болтались две мертвые каменные планетки, немногим больше нашего Кваоара, лишенные спутников. За ними шли несколько газовых планет, как неотъемлемый атрибут систем, населенных разумом. Вслед за ними располагался пояс астероидов, похожий на наш Фаэтон, далее была еще одна планета с небольшим спутником, а затем Цватпа, которая была третьей планетой от светила. И две маленькие внутренние планеты завершали портрет системы.

Как же эта система похожа на Солнечную, подумал Отец. И вслед за этой мыслью, словно блоха за котом, появилось ностальгическое томление за грудиной. Земля родная, как там ты? Может быть, и Цватпа похожа на тебя? Скоро мы это выясним. Отец попробовал включить бортовую оптику, чтобы рассмотреть третью планету этой неведомой системы, но сухой баритон объявил, что на этом расстоянии оптика ничего не даст, и желанная планета в лучшем случае будет выглядеть как мутное пятнышко, едва различимое на общем фоне. А гравирадары дали бы ту же картинку, что и карта. Отец откинулся на кресло. Не плохо было бы закурить сигарету. Он уже неделю по настоящему не курил. Горло пощипывало, будто в него воткнули несколько маленьких иголок. Легкие гудели, что казалось, одним вдохом Отец может вдохнуть содержимое шлюпа. Мысль о том, что можно вернуться в базу и спокойно покурить там, пусть даже и виртуально, неприятно смутила Отца. Недавний разговор с Басмачом несколько деморализовал его, и звездному скитальцу нужно было немного времени, чтобы прийти в себя и пропыхтеться. Лучше посидеть здесь. Можно, конечно, уйти с Николаичем пострелять в козлов или в зайцев. Или пристрелить пару— тройку лебедей.

Отец несколько разочаровался в этой гордой птице, так чудесно воспетой стариком Андерсеном, после рассказа бородатого охотника. Оказалось, что лебедь отнюдь не так прекрасен в природе. Там где поселяется длинношеий ублюдок, там не станет водиться другая птица. Он самым нахальным образом разоряет гнезда, прогоняет уток и гусей, и проказничает, как гаишник под знаком.

Но охотиться тоже не хотелось. Сейчас бы булочку, да на печку с дурочкой, подумал Отец. Нет. Женщину тоже не хочется. По мнению одной знакомой Отца, у женщины на одну извилину больше чем у лошади. И нужна эта извилина для того, чтобы, когда женщина мыла пол, она не пила из ведра.

Отец сидел и сидел в кресле, задремал, и ему привиделось, что он остался жить на Цватпе, потому, что установку демонтировали и сделали из нее много губных гармошек, в результате чего осталась довольна пингвинья детвора, а Отец решил пожертвовать собой ради жирных ласточек. Очнулся он от писка сигнальной аппаратуры.

На голографической карте было видно, что шлюп подходит к кольцу Койпера, с нижней плоскости эклиптики, как и предписывали правила системного пилотирования, принятые на многих цивилизованных мирах, входящих в состав Конфедерации. За бортом заметно сильнее били синие языки тормозных двигателей, или просто так казалось из-за долгого пребывания в темноте, да из-за приглушенных светофильтров. Шлюп шел по концентрической орбите, сужающейся вблизи Цватпы. Курс был указан мерцающим пунктиром, словно тонкой серебряной ниточкой паутины в майскую росу.

Отец привстал с кресла и заглянул вверх, в носовой иллюминатор. Где-то в черноте космоса мелькали неясные тени и пятна элементов пояса. Странно, что Отец не видел их, улетая из Солнечной системы. Просто глаза приспособились к темноте. Ведь не может же быть, чтобы в этом поясе элементы были крупнее. Хотя, почему бы и нет. Быть может все, кроме того, что быть не может. Отец еще немного ослабил проницаемость светофильтров и свет звезды, взрастившей разум, заполнил мучительный сумрак шлюпа. Даже с такого расстояния, свыше восьми миллиардов километров от светила, освещение позволяло прочитать надписи на панели управления шлюпа. Странно, почему было так темно на Плутоне? подумал Отец. И не находя другого решения, сделал вывод, что за время пребывания на холодной планете, он находился на ночной стороне.