Владимир Федоров - Polo или ЗЕЛЕНЫЕ ОКОВЫ

— Подходи честной народ. Рыбка, свежая рыбка. Недорого, совсем не дорого.

Другие кричали:

— Шоколад, Самарский шоколад. Тает во рту, а не в руках. Очень свежий и очень сладкий. Горький шоколад, Самарский шоколад.

Было похоже, что из одного пруда достают свежего жереха и свежий шоколад. Старухи усердно махали связками рыбы и коробками, лавируя меж других торговок и лотков, разложенных на пластиковых коробках, на которых были расставлены пиво, сигареты и, конечно, пирожки.

Отец быстро оделся, завязал шнурки и набросил шапку на голову. Он неторопливо оглянулся на свое место, проверяя, не оставил ли он чего. Палыч лежал. Он не сделал и попытки остановить Отца или поинтересоваться, куда тот направился. Отец помахал ему рукой и сказал:

— Пока, Палыч!

Палыч махнул в ответ ему рукой и остался лежать на своей полке.

Вот наглец, подумал Отец. Можно подумать, что он уверен, что я никуда не скроюсь. Мне бы его уверенность. Я и сам не знаю, убегу или нет. Скорее всего, убегу. А он и ухом не шевелит. Отец протиснулся по проходу, запруженному пассажирами, и спустился по металлической лестнице на сырой от осеннего моросящего дождика перрон. Он достал пачку сигарет, купленных богатым федеральным агентом, и закурил. Постояв немного, Отец прошелся вдоль вагона до своего окна. Блаженная улыбка мелькнула у него на лице. Палыч сидел у окошка и искал взглядом Отца, выказывая некоторую озабоченность.

То-то же, самодовольно подумал Отец. Куда там, такой важный в вагоне был, куда его уверенность подевалась. Мне стоит только подумать, и я скроюсь в толпе в минуту, а чтобы меня догнать, Палычу потребуется несколько минут на одевание и выпрыгивание из вагона. За это время можно пробежать по подземному переходу до стоянки такси, а там уже его ни за что не догнать. На что он надеется? Быть может, он что-то знает?

Наверное, Палыч что-то знал, поскольку, найдя взглядом Отца, он сразу обмяк и успокоился, будто был уверен, что теперь Отец с ним связан нерушимой нитью его взгляда. Отец стоял напротив окна и думал. Он думал про то, что в Самаре ему точно делать нечего, что он здесь никого не знает. Здесь негде ему остановится, если не считать гостиницы. Но на его деньги, он сможет там существовать, лишь, несколько дней. Это не годится. О Самаре он знал, что это большой и красивый город, и что там есть шоколадная фабрика. Все. На этом его познания заканчивались. Будь у него компьютер и база данных, он, может быть, и нашел себе способ существования и в Самаре, но компьютера не было.

Чтобы посмотреть на реакцию Палыча, Отец внезапно кинулся к подземному переходу, ведущему в город. Добежав до него, Отец, прячась за угол, остановился и осмотрелся. Палыч сидел возле окна и ни сделал и попытки броситься за Отцом. Что-то не так. Значит, Палыч уверен, что Отец не скроется от него. Это так же значит, что дело и не в безопасности. Сейчас, когда Отец без присмотра своего bodyguard, он очень уязвим, сейчас его может обидеть любой скинхэд или террорист. Но ни тот ни другой не спешили красть или убивать звездного скитальца. Они даже не подошли к нему и не предложили ему прокатиться за город.

Отец закурил еще одну сигарету и медленно поплелся к вагону. Палыча в окне уже не было. Отец про себя улыбнулся. Видимо все-таки он бросился в погоню, решил Отец. Потеха. Сейчас докурю и вернусь назад. Каково будет его удивление, когда он меня увидит? А быть может и не увидит? Может он решит продолжить поиски Отца в Самаре, тогда можно будет спокойно ехать в Москву до тетушки? Это было бы здорово, если бы Палыч остался в Самаре. Тогда не нужно будет изобретать велосипед и выманивать его наружу, если он сам уйдет. Отец бросил свой окурок и поднялся в вагон. Удивляться пришлось не Палычу, а Отцу, когда он увидел своего провожатого лежащим на своей нижней полке с раскрытой газетой в руках.

Отец, не обронив ни слова, разделся и устроился на своей верхней полке над Палычем. Оба хранили молчание. Поезд тронулся. Шевеление в вагоне постепенно прекратилось. Воцарилось обычное молчание, которое и можно только услышать в поезде, следующем более одних суток. Наконец Отец не вытерпел и спустился вниз к Палычу.

— Ты же за мной приставлен! — Сказал он с негодованием. — Почему ты со мной не пошел?

— Там холодно на улице. И я не курю, если ты не заметил. — Спокойно проговорил Палыч, не отрываясь от газеты.

Отец осторожно убрал широкий лист в сторону, и посмотрел в глаза федералу.

— А если бы я убежал?

— Но ты же не убежал, так чего ты кричишь?

Спокойствие Палыча начало действовать на нервы.

— А если бы со мной что-нибудь случилось? — Чуть не закричал Отец.

— Не случилось же ничего.

— Знаешь что, пошел ты … — Сказал Отец и забрался на свою полку.

Нужно было все-таки уйти от него в Самаре, подумал Отец. На следующей остановке точно сойду. Мне он надоел, хуже редьки. Всю жизнь испортил. Возле общаги крутился, жить мешал, у Брусова в дверь стучался, даже поспать толком не дал. Теперь тут. Главное, что из него ничего не вытянуть, если он сам не захочет. Ну его…

Отец отвернулся и несколько часов пролежал на боку. Ему показалось, что он даже подремал. Поезд катился дальше, останавливаясь на маленьких станциях, ссаживая и подбирая пассажиров, затем снова следовал. Отец был рад и этому. Он лежал и отдыхал. У него, как бы ни хвалился Палыч, последние несколько дней тоже были насыщенными. Если вспомнить, то он около трех суток назад тоже был, черти знают, в каком времени у цватпахов. Он собирал наспех установку, затем прибыл сюда, домой, в свое время. Потом очень долго мерз и хотел есть. Так что Отец тоже на боку не лежал. Зато сейчас у него есть это самое время, чтобы отлежать бока.

Отец вспомнил, что сегодня, как проснулся, он еще ничего не ел, только вот аппетита не было. Даже запах копченого жереха его нисколько не возбудил. Странно. Наверное, аппетит исчез от гиподинамии, с которой Отец был неразлучен весь сегодняшний день? Скорее всего, это так.

За окном уже потемнело. На наручных часах молодого супруга, что сидел теперь напротив Отца на нижней полке, было семь. Немного спустя, было восемь. Затем девять, десять. Поезд стал замедлять свой бег. Приближался какой-то городок. Все. Отец решил, что здесь-то он и уйдет от своего надзирателя.

— Рузаевка. — Послышалось от проводниц. — Стоим десять минут.

Рузаевка, так Рузаевка, подумал Отец. Какая разница. Значит, если судьбе будет угодно, он сойдет здесь. Он спустился со своей полки, в последний в этот день раз, оделся, завязал шнурки, накинул шапку.

— Пойду, покурю, — кинул Отец Палычу, особенно не рассчитывая на ответ.

Палыч лениво посмотрел на Отца и сказал:

— Отец, меня зовут Виктор Петрович.