Владимир Федоров - Polo или ЗЕЛЕНЫЕ ОКОВЫ

Нет, он не был чванлив, и неудача товарища не вызвала у него злорадства и насмешки. Отец хотел лишь допустить, что Трибун может ошибаться, что, возможно, и с Рыжей он ошибается, пусть и выстраивает хорошие логические цепочки и обрабатывает их высокосортными алгоритмами.

— Отец, если бы я тебе сказал, что ты поедешь в Москву, ты бы поехал? — Спросил Трибун.

— Не знаю. Может, поехал бы, а может и нет. — Отец неуверенно пожал плечами. — Кто его знает, как бы было.

— Так вот, подумай над этим. — Сказал Трибун.

Действительно, если бы Трибун сообщил Отцу о будущей поездке, то возможно, из чистого упрямства, пришлось бы выбрать другое направление. Он, к примеру, собрался бы во Владивосток, где живет его сват брата шурина его соседа. Об этом Отец не думал. Временные законы и причинно-следственные связи в контексте темпоральных перемещений очень жесткие, их обмануть не получится никому. Отец для себя это уже давно выяснил. По его твердому убеждению «после того, не значит вследствие того». Время не позволит случиться ошибке.

— Трибун, а ты не посмотрел, кто ко мне пришел, что за тип? — Спросил Отец, смиряясь с мыслью, что придется сотрудничать с бывшими недругами.

— Поспелов то? Нормальный пацан. Выпить любит. Вы с ним поладите. — Трибун засмеялся.

Отец не уловил смысла шутки, но это его нисколько не огорчило, поскольку «нормальный пацан» в устах Трибуна звучит как такой же, как и я, нормальный пацан. Это немного смущало, однако «нормальному пацану» было уже за сорок, в крайнем случае, он так выглядел. Любит выпить. Хм. Кто ж не любит выпить? Выпить любят все, а кто не пьет, того все не любят. Федерала это характеризовала, по мнению Отца, с наилучшей стороны, только Петрович наверняка любит выпить тоже, а со странником у них конструктивного диалога не получилось. Что ж, что любит выпить? Мужик, что колодец, тем он лучше, когда напиться вволю.

— Он до сих пор у меня? — Спросил с опаской Отец.

— Ага, — Трибун кивнул. — Он решил тебя дождаться, без тебя никуда не пойдет. Одно слово, куда собака, туда и хвост.

— Не радует. — Вздохнул Отец.

— Не бойся, он нормальный. Его специально подбирали, чтобы с тобой на одной волне работать. Психологический двойник твой, вы точно поладите. Федералы свое дело хорошо знают. — Проскрипел Трибун.

— Это, типа, до свидания? — Спросил Отец с усмешкой.

— Если честно, ты у меня много времени отнял. Так что не обессудь. Я тебе больше помочь ни чем не могу. — С трудом выдавил из себя Трибун. — Будут проблемы, захаживай.

— Ладно, понял. Не дурак. Тебе пора по йогурту и спать, верно? — Отец поднялся со своего стула и протянул руку своему информационному покровителю и идейному наставнику.

— Не обижайся. Просто я тоже немного устал. — Трибун сосредоточился на вытягивании руки, которая не слушалась и дрожала, словно на ветру.

Отец ловким движением схватил Трибуна за кисть, чуть заметно пожав ее. В ответ на этот дружеский жест незадачливый хакер едва не лишился конечности.

— Трибун. Спасибо тебе за все, дружище. Страна вечно будет помнить своих героев. — Сказал он и направился к выходу.

Трибун со стоном повалился на раскладушку и зажмурил глаза. Отец последний раз кинул взгляд на Трибуна и скрылся в арке черного выхода.

Великий космос. Непостижимы тайны твои. Ты пуст и мертв, а, вместе с тем, так ярок и насыщен. Широки просторы твои, даже великому гению человека не суждено представить и малую толику твоих пространств. Ты беспощаден и грозен, ты терпелив и стремителен. Ты наполнен светом и тьмой. В твоих просторах бушуют страсти, которые кажутся песчинками из-за расстояния. Ты прекрасен в своей непостижимости и многоликости. Прекрасны творения твои. Звезды, планеты, астероиды, спутники, черные дыры— все твои детища. Даже мертвый безобразный Плутон и холодный и обезображенный Харон по-своему прекрасны. Кваоар— маленькая одинокая планета, которая кружится вокруг Солнца еще дальше, чем Плутон, и та прекрасна. Удивительной своей кистью ты творишь свои создания, которые человеку не всегда понятны, но это ни в коей мере не умаляет твой великий замысел.

Отец вышел из выхода на берегу тихой заводи и обомлел. Низкий стеклянный столик, стоящий прямо на траве, был усыпан рыбьей перхотью и щучьими головами. Рядом с останками сушеных рыб валялись целые горы фисташковой скорлупы. Горы были такими огромными, что с них можно было кататься на горных лыжах. Скорлупа валялась вокруг столика, возле дуба, в котором Отец устроил бар, скорлупа кружилась в водоворотах заводи, она была в траве сплошь вместе с рыбьими костями и чешуей. В кучах органического мусора на столе стояли три огромные стеклянные пивные кружки с надписью «Станица», наполненные темным пенящимся пивом. Две из них были початые, одна стояла полная, будто дожидаясь своего господина. Вокруг столика обозначились две раскрасневшиеся от алкоголя физиономии. Басмач был разгорячен и растрепан. Белоснежная рубашка была расстегнута со всех пуговиц и бурная черная заросль на груди его напоминала медвежью спину. Он закатал рукава, чтобы оживленная жестикуляция не была ограничена какими-то манжетами. Басмач что-то громко декламировал. Рядом с ним восседал Поспелов, красные маленькие глазки которого щурились от удовольствия и смеха. На нем был надет турецкий шерстяной свитер неопределенного цвета, рукава он тоже закатал, но это не мешало фисташковой скорлупе и чешуе болтаться у него на локтях. Из-за широкого выреза на груди виднелась простая футболка, которую обычно надевают, когда собираются залезть в погреб или в смотровую яму. Ноги были обтянуты простыми рваными на коленках джинсами, ноги были босы.

Поспелов— очень колоритная натура. Первое, что бросалось в глаза— добродушное лицо, которое, как подумал Отец, он носил с самого рождения. Складки на щеках указывали, что Поспелов любил смеяться, поэтому он до сих пор не выбился в начальники. Щеки были достаточно велики, чтобы при смехе закрывать глаза. На лице кучерявилась трехдневная щетина и казалось, что Поспелов— горец. На голове могучая шевелюра собиралась в озорные завитки, придавая голове еще более бесшабашный вид. Раскрасневшееся лицо и красные глазки, наглядно указывали на две промили алкоголя в крови.

Басмач рассказывал что-то веселое, Поспелов, вольготно распластанный на стульчике, громко смеялся, и эхо его горловых раскатов неслось по всему оазису.

— Гудит как улей родной завод. — Поздоровался Отец. — Кого пьем, бродяги?

— Помогай, Отец. — Сказал Поспелов, ничуть не смущенный появлением хозяина этого местечка, указал на свободный стул. — Мы тут без тебя пикничок устроили. Ты не против?

— Be my guest. — Сказал Отец и плюхнулся на стул.