Владимир Федоров - Polo или ЗЕЛЕНЫЕ ОКОВЫ

Стоит ей появиться, хлеб порастает зеленой плесенью, вода подергивается ряской, ломаются карандаши и пересыхают краски. Неизвестность хороший собеседник, она может подсказать что делать в любой ситуации, она предоставит на выбор миллион решений. Только это все— ложь. Она рассказывает множество историй разного толка, она заставляет вспоминать все что было, что не могло быть, и что вероятно происходило. Она шепчет утешительные слова, она грозится кулаками и лютой смертью, она призывает на помощь черные силы и отмщение.

Она заламывает пальцы от немого тихого ужаса, она заставляет бродить из угла в угол, не помня себя. Неизвестность. От нее покрываются морщинами лицо, появляется проседь на висках, от нее трясутся измученные пальцы и ноги. Она на время уступает свое место лишь алкогольному дурману, с которым она никогда не находила общий язык еще с момента основания мира. Она все равно вернется, стоит только опьянению отступить. Она приходит и с новой силой, еще более ожесточенно и изощренно, начинает рыться в старом белье, ставя все с ног на голову. Никто не знает, откуда она берется и куда уйдет вновь. Она приходит внезапно, вслед за неожиданностью и горем. Только неизвестность остается надолго. Она питается человеческими страхами, она упивается неожиданностями и ужасом. Она наслаждается безумием и бессонницей, она радуется, когда тоска и безнадега. Но и она когда-нибудь куда-нибудь уходит.

Отец стоял перед носовым иллюминатором. Взору его предстал огромный черный космос и неизвестность. Перед ним в поклоне лежала вселенная с ее миллиардами возможных путей и решений. Она его пугала, а согбенная усталая вечность искоса исподтишка хмуро скалилась, глядя на недоумение Отца. Ничего, ты пришел— ты уйдешь, буду лишь я.

Насытившись из консервных банок, побродив по шлюпу, Отец оставил этот мир на растерзание времени, а сам, надев шлем, вернулся к милому мохнатому другу, которого оставил на балкончике в приятном соседстве с бутылкой, там, на веранде где-то под Астраханью.

— Отец, проснись, — тормошил за рукав Мормон. — Сейчас подлетать уже будем.

— Уйди, Мормон, — отмахнулся от друга Отец.

Он только-только задремал, уже начал грезиться какой-то сон, где милая прелестница сулила ему наслаждение… и тут Мормон.

— Вставай, соня, я сам заснул уже. Нептун пролетели.

— Как пролетели? Епошкина мать. Жана жилмен куттыктаймын. Этого еще не хватало. Где Нептун?

— Где… — Проворчал Мормон. — В Караганде, там же где и был за последние пять миллиардов лет.

— Компьютер, почему не разбудил? — Разбушевался Отец и треснул кулаком по приборной панели. Голографическая карта подернулась рябью и исчезла.

— Не сходи с ума, — ответил за борт Мормон, — мы же ему не дали команду.

— Сам не мог что-ли разобраться, корыто старое. По-твоему часто мы мимо Нептуна проходим?

— Батюшка, так тебе не впервой пересекать систему, ты уже сюда, как на работу летаешь, али запамятовал?

— Ох, Мормончик, твоя правда. Только когда сидишь все время в конверте радости никакой, а тут живьем пролетать— дело совершенно другое. Интересно, что мочи нет.

— Компьютер, доложи о курсе. — Бросил в тишину Мормон.

— Да поживее. — Рявкнул Отец.

— Борт… — Затем последовал ряд чисел, — следует намеченному курсу сообщением Марс— Плутон. Приближаемся к эклиптике, расчетное время выхода на орбиту Плутона двенадцать минут. Борт следует согласно внутреннему распорядку системных сообщений.

Отец пожал плечами. Ясно, что подходим к Плутону. Только где он. Впереди, за носовым иллюминатором чернел космос, Плутона не было. Еще далеко, значит.

— Вон он, — Мормон указал куда-то вбок влево. — Смотри.

Отец ничего не видел, только вечная непроглядная темень, да нахальные звезды.

— Смотри, вон пятнышко серое, как гантелька, видишь? — Мормон продолжал указывать куда-то влево.

Тут Отец увидел серое пятно.

— Плутон. Точно Плутон. Какой он маленький, смотри, над ним Харон завис, ух ты… — Подскочил с кресла Отец.

— Ну! — Мормон утвердил Отца во мнении.

— Смотри-ка, это же надо… — Бесновался Отец. — Вот ведь так ее растак, предпоследняя планета системы. Вот же… кому скажи— не поверят. Отец на Плутоне.

— Смотри, не разрушь планету, такая у нас одна. — Хлопнул по плечу Отца Мормон.-

— Там по ходу разберемся, обещать сейчас ничего не буду… А дальше Кваоар.

Плутон рос на глазах. Кар накренился влево и Плутон медленно пополз к носовому иллюминатору. Он рос и рос, рос с ним и вечный его спутник Харон. Огромная черная глыба неправильной формы, словно яйцо, приплюснутое сбоку, неподвижно висела над Плутоном. Как и его вечный спутник, Харон покрывали кратеры большие и маленькие, правильные и не очень. Кратеров было больше на внешней стороне, зато внутренняя, обращенная к Плутону, была исчерчена огромными неправильной формы горными цепями, словно дикая буря, застывшая в одно мгновение— Харон.

Вот уже и видны его многочисленные кратеры, освещенные маленькими тусклыми точками, вероятно техническими позициями научных баз и открытыми разработками полезных ископаемых. Словно засиженный мухами, Плутон светился мелкими пятнами света. Он постепенно увеличивался, пока не стал умещаться в носовой иллюминатор. На орбите висело несколько орбитальных космических баз, пара— тройка висела и над Хароном. Дальних спутников не было видно.

За бортом вспыхнули тормозные и поворотные двигатели, кар выровнялся, пронесся над планетой, чуть не задев, так показалось Отцу, крылом Харон. И начал снижение. Даже такой сложный маневр, как переход на орбитальную траекторию, а затем в посадочную кривую, не заставил даже немного дрогнуть маленький космический кораблик. Над поверхностью уже были видны пролетающие маленькие летательные аппараты, немного похожие на их пассажирский кар, стартующие ракеты и носители. На поверхности копошились сурфисные машины, навеки прикованные к поверхности. Вот и показались широкие плиты посадочной позиции. Кар снизил скорость, развернул посадочные двигатели вертикально и мягко опустился на плиты Плутона.

Плутон. Вот ты какой. Ты тоже мертвый. Жаль. Откуда ты взялся, Плутон? Кто тебя породил, и почему тебя прогнали? Нам очень жаль тебя. Ты— малыш, которого в детстве обделили любовью и выгнали. Почему? Ты прибился к нашему Солнышку, которое тоже тебя не понимает. Тебе вечно суждено быть в тени родных чад нашего светила, тебя никто не приголубит, никто не обогреет ласковым теплом, а ты так похож на Меркурий. Вы так с ним похожи. Только он купается в солнечном тепле, а ты— мерзнешь на задворках. Он мягкий и теплый, а ты— твердый и холодный. Ты привел с собой еще трех свих собратьев. Их тоже никогда не любили. У Марса тоже есть Страх и Ужас, но твой Харон… Проводник в царство вечной тьмы и смерти. Тебе не легко будет с ним. Хотя лучше так. Может только он, да два других безымянных обломка в состоянии тебя понять.