Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — вице-принц

— Дело, — ответил он кротко и, понизив голос, добавил: — Я проверил здесь все, что смог, Норберт помогает, хотя у него своих дел… Нас маловато здесь, ваше высочество. Им стоит только навалиться…

— Ты им не доверяешь?

Он ответил с неловкостью:

— Честно говоря, нет.

— Почему?

— Чутье, — ответил он шепотом. — Что-то такое носится в воздухе…

— Хорошо, — сказал я и увидел удивление в его глазах, — как и сказал, утром вернемся в наш лагерь. Здесь… неудобно со связью, а почтовых голубей у нас почему-то нет.

Он отступил на шаг и, прежде чем скрыться за дверью, сказал с облегчением:

— Коней оседлаю рано утром.

— Не просплю, — пообещал я.

Уже ступив в коридор, он придержал дверь, чтобы мне было слышно, и спросил кого-то враждебно:

— Что надо?

В ответ прозвучал задиристо трепещущий голосок Квиллионы Шелкоперой:

— Я к его светлости принцу…

— Он уже спит, — отрубил Зигфрид. — Без задних ног!

Я подал голос:

— Ладно, пусти ее на минутку. А потом в шею, понятно.

В щель проскользнула Квиллиона и заговорила быстро-быстро:

— Ваше высочество, умоляю, я только на минутку! Вы обещали составить мне протекцию в Академию Магии…

— Какой магии? — сказал я грозно. — Я борец с магией! У меня там академия благородной алхимии, матери всех наук, прародительницы химии, физики, магнетизма и биохренетизма… в смысле, бихевиоризма!..

Она прокричала в страхе:

— Да-да, простите, оговорилась!..

— За такие оговорки на костер тащат, — буркнул я, подошел к столу, быстро начеркал несколько слов на листке и сунул ей: — Держи. Учись усердно.

Она жадно ухватила обеими руками, отступила на шаг, посмотрела в сторону двери, мне почудилось, что видит сквозь толщу дерева прохаживающегося взад-перед Зигфрида, затем обратила взор в мою сторону.

— Спокойной ночи, ваше высочество, — проговорила она спокойно и крайне вежливо. — Хотите, я уговорю леди Амону не страшиться вас?..

— Зачем? — спросил я.

— Она придет к вам в постель…

Я отмахнулся и сказал небрежно, даже не покраснев от наглой брехни:

— Знаешь, я люблю спать один. Никто не лягается, не стягивает одеяло…

— Но… как же утехи?

— Да ерунда, — сказал я. — Ради пятиминутной, ну пусть чуть дольше, утехи терпеть потом всю ночь неудобства? А выгнать вроде бы неудобно, я же галантерейный и учтивый, сам удивляюсь такому выверту… Я и вежливость, представляешь?

Она помотала головой.

— Не представляю.

— Ну вот, — сказал я, — потому и не терплю женщин… в моей постели.

Она уже взялась за ручку двери, на мордочке удивленное выражение, брови взлетели на середину лба.

— Что, правда?

— Истинная, — сказал я. — Если хочешь, можешь сама остаться. А потом я тебя сгоню на тряпочку. Тебя можно.

Она сказала язвительно:

— Какая заманчивая перспектива! Конечно же, я… остаюсь. Меня еще никто не сгонял на тряпочку.

— Я так и думал, — сказал я бодро, — что именно на это и клюнешь, как золотая рыбка.

Все-таки она молодец и вся из себя тактичное чудо, даже и не старалась разыгрывать невинность и целомудрие, вообще-то для начинающих ведьм это стыдный недостаток, потому легко выскользнула из платья, а потом так же легко и быстро забралась под одеяло, даже не побахвалилась ладным, крепко сбитым телом.

— Ну? — сказала она через пять секунд.

— Что? — спросил я. — Ах да… ну ты даешь, прям как жена, напоминающая про осточертевшие супружеские обязанности!

Она сказала просительно:

— Просто хочу побыстрее миновать эту обязательную процедуру. Я же ради интересного общения с вами, ваше высочество, это обещает быть увлекательным, вы же необыкновенный человек! Но что делать, если с мужчинами без этой прелюдии ну никак, у вас же все мысли куда-то деваются!

— Ну, — сказал я великодушно, — со мной можно поговорить и сперва…

Она вздохнула:

— Да, но не о том будете говорить, уже знаю. Так что давайте на потом?

— Как скажешь, — сказал я. — Иду тебе на уступки! За это мне какие-то бонусы, скидки…

Она покорно вздохнула, повернулась на спину и раздвинула ноги. На лице терпеливое ожидание момента, когда можно будет поговорить с человеком, который привел огромную армию, имеет великую власть и, главное, так много знает и умеет всякого, в том числе и в такой удивительной магии.

— Кстати, — сказал я, не дожидаясь, когда восстановится дыхание, — мне кажется, этот маг Личфильд не слишком охотно делится с тобой секретами колдовства?

— Не слишком, — ответила она, глаза ее остались такими же чистыми и ясными. — Но это же так естественно… Кстати, слезьте с меня, ваше высочество, вы такой тяжелый!.. Никто не любит делиться своими тайнами, потому магами становятся очень не скоро.

Я скатился с нее и сказал, глядя в потолок:

— Странно, а вот я поделился бы очень охотно. Больше нас, больше наша мощь…

Она быстро повернулась на бок, глаза ее зажглись восторгом и надеждой.

— Правда, поделились бы?

— Конечно, — заверил я. — Огонь не гаснет, когда от него зажигаются другие! Кстати, классные сиськи.

— Ой, — прошептала она. — Это же просто невероятно…

— Что, сиськи? — спросил я. — В самом деле классные. Невероятно почему, что ты красивая женщина? Наверное, с мужчиной я бы делился секретами магии не так охотно. С другой стороны, в нашей Коллегии Алхимии все маги, колдуны, чародеи и волшебники работают сообща…

Она вспискнула:

— Разве такое возможно?

— Это уже работает, — сказал я гордо. — В Геннегау, столице королевства Сен-Мари, в огромном замке совместно работают лучшие из магов не только Сен-Мари, но всех окрестных. Не веришь? Туда я тебе и дал рекомендацию. А так как я и есть главный основатель, покровитель и наставник, то тебя примут без вопросов… А сиськи, да, просто чудо.

Она сказала торопливо:

— Вы, как паладин, умеете заживлять раны соратникам, но как насчет сотворения еды? Это уже не паладинство, а магия!.. А это с паладинством несовместимо!

— Кто сказал? — спросил я. — Кстати, классные сиськи.

— Спасибо, — сказала она и поспешно натянула одеяло до подбородка, — все говорят, что несовместимы. Священники… да и маги.

— Никто из них не обладает монополией на истину, — ответил я, — хотя каждый старается стать посредине и взять на себя функции посредника. Если церковь что-то утверждает громко и уверенно, это вовсе не значит, что так утверждает сам Бог…

Она тяжело и глубоко вздохнула, одеяло снова весьма сползло, а она, не замечая, сказала тихонько и трусливо:

— А… как на самом деле?

— Никто не знает, — ответил я горько. — Ищем на ощупь. И часто ничего не видим во тьме, кроме вот таких сисек…

Она буркнула:

— Вы про них уже говорили.

— Да? Ну это нормально, мы всегда про них говорим.