Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — вице-принц

Логирд возник сразу же, едва я превратился в падении в крылатую неопрятную тварь, что мне так нравится своей андерграундностью.

Я спешно растопырился весь, стараясь лечь на воздушную подушку целиком и не шарахнуться о землю, а он замелькал передо мной, как огромный белый пропеллер.

— Получилось?

— Да, — ответил я.

— Тогда прямо за мной!

Он унесся, прочертив сверкающий путь, а я сказал молча, ага, щас, не настолько уж я и тупой.

Лес внизу злой и с угрожающе растопыренными ветвями, я пошел круто вниз и с размаху приземлился между двумя деревьями на ворох сухой хвои.

Отдышавшись, нащупал браслет Гонца и начал осторожно поворачивать половинки, одну по часовой, другую в обратную сторону. Хотя ведьма и назвала Сабру своей внучкой, но мне кажется, что приврала. Я не большой специалист по эльфам, но общался с ними уже немало, а я такой, что запоминаю если и не вообще все, то все важное точно.

— Ну давай же, — шептал я тихохонько, — еще… еще… Да, Гелионтэль… прости, но сейчас не до семьи… Изаэль… гм… ты меня поймешь… племя потерянных… потерпите, ребята, скоро почувствуете мои реформы… Ричэль… ты мне как раз и нужна… но чуть позже…

Я провернул кольца браслета трижды, четырежды, всякий раз проходя по одним и тем же смутным образам, пока в воздухе не проступило нечто совсем неясное и почти неощутимое, но моя трусливая интуиция, что в минуты опасности трудится в бешеном темпе, забарахталась и начала уверять, что это оно и есть, давай жми, не теряй, а то сейчас снова уйдет…

— Сабра, — прошептал я, страшась даже шевельнуться, чтобы не спугнуть. — Сабра… Сабриэль!.. Я иду к тебе… я спешу к тебе…

В голове еще не затих пронзительный звон, однако ноздри ухватили порцию свежего воздуха, наполненного ароматами древесного клея, муравьиной кислоты и лесных цветов.

Закатное солнце еще только опускается за вершины деревьев, вот что значит скачок за тысячи миль, только я могу понять его природу, птицы уже умолкают, укладываясь в гнезда, а шагах в пяти Сабра, присев к самой земле, разглаживает смятый цветок.

Я сперва решил, что она собирает букет, но эльфы не опускаются до такого жесточайшего варварства, чтобы самые красивые цветы сразу же уничтожать, зверски срывая им головы.

— Привет, — сказал я как можно дружелюбнее.

Она подпрыгнула, ухватилась обеими руками за сердце, трепещущая и перепуганная до глубины эльфячьей, если у них они тоже есть, души.

— Ты… как ты…

— Для эльфийки ты слишком беспечна, — произнес я дружелюбно и даже отступил на шаг. — Обычно вы чувствуете даже топот бегущего муравья…

— Я тоже чувствую, — сказала она, но опомнилась и добавила быстро: — Но я не эльфийка!.. Я бабушкина внучка, а она разве эльфийка?

— Это не мое дело, — заверил я, — но ты мне здорово помогла. Извини, что напугал, я зайду к твоей бабуле.

Она крикнула мне вдогонку:

— Ты что, в самом деле добыл эликсир Гарганьюла?

— Да, — ответил я, не оборачиваясь.

Она завизжала счастливо:

— Ой, как здорово! Я ее так люблю, так люблю!

Я распахнул дверь и перешагнул порог. Ведьма лежит на ложе в той же позе отдыхающего человека, но любой увидит, что она при смерти, а по ту сторону сидит ее дочь Рамона, кроткая и печальная.

Она первая увидела меня, вздрогнула, на лице отразилось смятение, надежда, потом недоверие.

— Ну как, — спросил я хвастливо, — быстро я?

Ведьма подняла веки, глазные яблоки все в лопнувших кровеносных сосудиках, выглядят страшновато, синие высохшие губы сперва подвигались вхолостую, словно вспоминает, что такое речь, наконец проскрипела:

— Даже слишком…

Дочь сказала быстро:

— Ничего не слишком! Ты в самом деле принес?

— Да, — ответил я. — Но помни, ты обещала достать эту проклятую ящерицу!

Ведьма сказала слабо:

— Как только у меня появятся силы для этого…

Она высунула руку из-под одеяла и требовательно протянула ко мне. Я вытащил сосудик и бережно вложил ей в ладонь.

— Выпить нужно все, — сказал я. — Здесь ровно десять капель. Девять — бесполезно, одиннадцать — смерть…

Она прошептала:

— Это я знаю.

Дочь протянула руку, но ведьма покачала головой, сама с усилием откупорила крышку и, жадно распахнув дряблый рот, вылила туда содержимое пузырька, даже некоторое время подержала так, пока не сорвалась последняя капля.

— Как хорошо, — проговорила она.

Лицо ее медленно розовело, а морщины разглаживались. Редкие седые волосы сперва стали гуще, затем неспешно заменились иссиня-черными.

Кожа на скулах заблестела, туго натянутая, а трехъярусные мешки под глазами опустились и пропали. Выше поднялись брови, одновременно превращаясь в тонкие соболиные, выгнутые изящными шнурками, а набрякшие толстые веки потеряли наплывы лишней кожи.

Я сам смотрел с восторгом и жадностью на это чудо преображения, а ведьма, еще не видя своего лица, подняла руки, где только что были безобразно вздутые и покалеченные ревматизмом и старческими болезнями суставы, обтянутые обвисшей серой кожей, а сейчас тонкие девичьи руки с изящными пальцами и аристократически безукоризненной бледной кожей.

— Свершилось?

Она прислушалась к своему юному голосу, нежному и одновременно глубокому, богатому оттенками, радостно засмеялась.

— Свершилось!.. Подействовало!.. Даже сильнее, чем я ожидала…

— Поздравляю, — сказал я искренне. — Но я хотел бы избавиться от ящерицы поскорее…

Она, продолжая счастливо улыбаться, поднялась и села на ложе, ее юные глаза смотрели на меня с благодарностью и нежностью.

— Ну конечно же!..

В сторонке раздался стон. Мы одновременно повернули головы. В кресле лежит в бессильной позе дряхлая женщина, голова откинута на спинку, обнажая дряблую и сильно морщинистую, как у гусыни, шею. Седые волосы схвачены обручем из ясеня, а платье на ней ярко-зеленое с вышивкой в форме листиков каштана.

— Господи, — прошептал я в ужасе. — Что случилось?..

Квилла рывком соскочила с постели, я не успел опомниться, как она с жалобным криком ухватила старую женщину за руки.

— Рамона!.. Рамона!.. Это ты?

— Она, — сказал я, — это же видно.

Квилла сжимала ей ладони, не зная, что сказать, я подошел к двери и распахнул настежь. К нам уже приближается мелкими старческими шажками вторая развалина в женском платье.

Я узнал Сабру только по длинным остроконечным ушам, сейчас потерявшим упругость, где золотые колпачки, так украшающие девушек, выглядят гротескно.

Она простонала каркающим голосом:

— Что… случилось?

— Сабра, — сказал я потрясенно, — понимаешь… что-то пошло не так…

— Я… теперь… старуха?

Я пропустил ее в комнату и сказал упавшим голосом:

— Не отчаивайся…