Михаил Харитонов - Безумный Пьеро

Тогда Сорян, погрустив немного, пошёл в хемульскую книжкую лавку и там купил плакат с рыжей понькой. Стоил он несуразно дорого, но не дороже денег. С тех пор плакат стал его постоянным утешением. Послужил он ему и в этот день.

Он не знал, что именно сегодня ему предстоит увидеть предмет своего вожделения в натуре. Правда, только со спины.

Отдел технической документации фабрики "Лилия и Серп" был самым обычным пенальчиком: длинные шкафы вдоль стены, два окошка с видом на сборочный цех, и закуток, в котором ютилась мышь малахольная.

Мышь чувствовала себя несчастной — причём сразу по десяти причинам. Во-первых, она занималась пыльной и скучной работой. Во-вторых, господин Балтрушайтис, платил ей за пыльную и скучную работу ну очень умеренно. Причины с третьей по девятую мы опустим, как не имеющие отношения к делу. В-десятых, над мышью нависала Ева Писториус и орала.

— Это ваще блядь что?! — орала Ева, тыкая копытом в рассыпанные на столе листы документации.

— Это, извините, маршрутная карта, — обиженно пищала библиотекарша, пытаясь тем временем натянуть юбочку на волосатые коленки. — По ГОСТу три один один ноль три — семьдесят два. Первая форма.

— Это не маршрутная карта, а ёбаный ананас! — Ева в ярости застучала ногами по полу. — Правый столбец смотрим, где наименование операции. Тут что написано?

— Четыре два восемь один, — пробормотала мышь. — Код операции, кажется. А что?

— Ваши мастера помнят коды операций? Наизусть? — ехидно осведомилась поняша. —

— А в оригинале больше ничего не было, — вспомнила мышь.

— В оригинале? В хаттифнаттском? — Писториус исходила ядом. — У вас блядь хаттифнатты работают или кто? Они помнят коды? Ты помнишь код? Четыре два восемь один — это что за операция?

Мышь скосила глазки куда-то влево и торопливо промолчала.

— Это ножовочно-отрезная операция, — добила Ева. — Ну и где это сказано?

На этот раз мышь скосила глазки вправо, но никаких звуков по-прежнему не издала.

— А вот эти графы почему пустые? Тут нужно указать что? Что? Что указать нужно? Не слышу ответа!

— Н-не знаю, — у мыши предательски порозовел хвост. — Господин Балтрушайтис говорил, это для рабочих что-то…

— Для хуёчих! Если ты собираешься что-то отпилить ножовкой, тебе что нужно?

— Ножовка, наверное? — предположила мышь.

— Это ты хорошо придумала, — Ева метнула на библиотекаршу совершенно не няшный взгляд. — Хотя вообще-то нужна сама ножовка и ножовочное полотно, чтобы его заменить в случае критического износа. А пилить ты собираешься, — она уткнулась в карту, — стальной стержень диаметр восемь. Ты его коленочками зажмёшь или как?

— Ну я не знаю, — мышь упорно не понимала, чего от неё хотят. — Попрошу подержать кого-нибудь.

— А господин Балтрушайтис тебе не рассказывал про тиски? — источила Ева очередную порцию яда. — Они бывают простые, поворотные и универсальные. Вообще-то они ещё бывают ручные и механизированные. На пневматике и на гидравлике. Но на вашем заводе уровень механизации как в деревенском сортире. Так что берём самые обычные… неповоротные… класс точности эн, в смысле не указываем, хуеватые у нас тисочки, но других и не нужно… а что ещё нужно? Что ещё? Ну?

— Я не обязана такие вещи знать! Я не токарь какой-нибудь! Я библиотечный работник! — мышь сорвалась и завизжала, показывая мелкие зубки.

— Не токарь какой-нибудь? — издевательски протянула Ева. — Это заметно. Потому что токарный станок тебе зачем? Что ты им будешь делать? Тебе штангель нужен! Самый обычный штангенциркуль, вот в этой графе видишь буковки "шц"? Потому что ты чем собираешься мерять отрезанную часть? В манюту свою её себе запихаешь?

— Женщина! Ну почему вы так со мной разговариваете? — библиотекарша шмыгнула носом.

— Потому что вы тут все дефы позорные, — ответила поняша. — Мне сказали, что у вас всё плохо, но я не знала, до какой степени. Блядь, ну я попала.

Ева и в самом деле попала. И ещё не знала, насколько.

Третьего февраля Лэсси Рерих сказала поняшам, что ночные выходы прекращаются. Еву и Львику это не удивило. И уж точно не огорчило.

Во-первых, они и сами видели, что первая волна набегающих на Город дураков начала спадать. Во-вторых, ЛИС, получив фору по времени, сумел задействовать единственную управляемую структуру в Городе — армию. Которая выставила на всех подходах к Городу продуманную систему блокпостов. Писториус, правда, думала, что всё это организовал не Слуцкис, а Лэсси. Ну и наконец — им самим остоелозило гонять по ночам дурной электорат, а днём отсыпаться.

Правда, дневные их обязанности — то есть фейс-контроль и охрану мероприятий в губернаторском дворце — никто не отменял. Однако тут поняшам подфартило. Во дворце готовились к традиционному приёму пятнадцатого февраля, а до того времени ЛИС погрузился в работу с документами. Так что на какое-то время маленькие лошадки были предоставлены самим себе.

Лэсси всё это тоже понимала. Так что в финале она выдала обеим по мешочку с золотом — не как плату за работу, разумеется, а как презент. И недвусмысленно намекнула, что пора бы им и выпустить пар. Потому что потом такой возможности может и не представиться. В связи со сложной и неоднозначной политико-экономической ситуацией.

Львика намёк восприняла как руководство к действию. И решила устроить праздник себе и любимой. Так что первый же свободный день они провели в губернаторском номере отеля "Гранд Эксцельсиор Олимпик Плаза". Номер стоил тысячу сто девяносто девять соверенов в сутки, но он того стоил. Как и то, что в нём происходило. Ева даже решила, что у них что-то вроде второго медового месяца.

Увы, недолго музыка играла. На второй день Львика была уже не такой страстной. А на третий откровенно заскучала. Она полдня просидела в лобби-баре, вечером же улизнула в оперу. И не вернулась. Ева прождала её всю ночь, и эта ночь была настолько же пуста и бессмысленна, насколько прекрасна была первая. Под утро она всё-таки уснула и проспала полдня. А проснувшись, оставила Львике в гостиничной регистратуре письмо, полное горчайших упрёков. После чего съехала вместе с мышами.

На работу она, естественно, тоже не вернулась, а пошла квасить в "Фаренгейт". С твёрдым намерением нажраться до зелёных соплей. Разумеется, в гордом одиночестве. А если гордого одиночества не получится — что ж, хорошо, пусть будут танцы на столе и пыль столбом! И чтобы кролики с глазами пьяниц лизали её копыта и кричали "in Evа veritas".

Как ни странно, не ни того, ни другого не произошло.

В "Фаренгейте" было не то чтобы битком набито, но довольно существенно [19] Автор не смог найти подходящего аналога слову "людно". В чём и кается пред всем честны́м народом — и перед вами, батенька, персонально. . Писториус едва нашла свободный столик. А если честно — не нашла, просто някнула какого-то пожилого короеда. И тот любезно уступил ей диванчик. Однако в одиночестве она пробыла недолго. Оказывается, короед был не один: на диванчике том незаметно лежала маленькая коричневая змейка. На которую Ева и плюхнулась всем пузом. Получилось очень неудобно. Так что поняша долго извинялась и даже предложила змейке коктейль за свой счёт. Та не отказалась.