Екатерина Лесина - Понаехали!

И даже не в голоде дело, но… сил у нее не было расстаться с этою дубовою сладкою и горькою одновременно говядиной.

- Тогда да, - согласилась Анна Иогановна.

Так и пошли.

К калиточке, которую после того случая велено было запирать на замок, но ключи у Анны имелись, даром она что ли хозяйкою? Вот замок и открыли.

Выскользнули на уличку.

Огляделися.

И поспешили. Рядочком. Анна взяла матушку под руку, отчего ей стало спокойно, как когда-то давным-давно, в детстве, когда она с матушкой на луг ходила, цветочки рвать.

…молодило, оно для суставов хорошо, ежели с барсучьим жиром мешать да костреца добавить. А вот нивяник, цвет девичий, его пьют, когда девица в пору входит, чтоб росла и по-женски у нее тоже всего прибывало. Коль пить, тогда и детки будут здоровые, и ей легко носить их будет.

Вспомнился тихий матушкин голос.

И солнце.

И счастье…

…грязь. Будто пылью город накрыло, и хотелось смахнуть эту самую пыль, отереть лицо, руки, сменить одежу.

- Потом, - строго сказала матушка и нахмурилась, отчего Анне сделалось немного совестно, что отвлекает она. – Скорее надо.

И матушка, подхвативши юбки, поспешила.

На ярмарочную площадь, на которой кипела людская толпа.

- А я вам говорю, ведьмы виновные! – драл горло с бочки лысый мужик в кафтане, на голое тело надетом. – Они-то государя-батюшку одурманили, царицу извели, и весь царский род…

Аграфена Марьяновна сплюнула и потянула заслушавшуюся было дочь за собой.

Надо было…

Сквозь людей пришлось проталкиваться.

- …и продадут всех честных людей свеям! Вона, им ныне все-то позволено, моя своячница самолично видала, как свей на берегу паренька насильничал!

Что за…

Храм высился безмолвною серой громадиной.

И на ступенях его собралось изрядно людей. Кто-то молился, кто-то плакал, пусть и не ведая причины, но чуя, что все-то неладно. Кто-то…

- И боги услышат… - донесся сверху дребезжащий голос жреца. – Все беды нынешние от неверия…

- Идиот, - пробормотала Аграфена Марьяновна, вытаскивая кусочек мяса, в который вцепилась зубами.

- …от людского равнодушия, от того, что позволено было свершиться неладному…

- Надо туда, - Анна первой ступила на лестницу и Аграфену Марьяновну за собой потянула. – Скорее…

- Ибо позабыли люди старый порядок! – голос жреца, усиленный волшбой, которая висела над ним этаким темным пологом, разносился над площадью. – Приняли ведьм, приняли магов, решивши, что вот они, боги…

Колокола гремели.

Народ тревожился.

- Поберегись! – донесся крик, заставивший Аграфену Марьяновну оглянуться: людское море расступилось, пропуская конную дружину.

Чьих они?

Не разобрать. Только тускло поблескивает броня, и оттого становится вовсе не по себе.

- И ныне свершится суд! Праведные спасены будут…

- Заткнись, - рявкнула Анна, вытерев руку о платье. И голос её прозвучал громко, раздраженно. От удивления, не иначе, жрец замолчал.

Анна же встала на краю лестницы и поглядела на людей.

- Чего собрались? – спросила она раздраженно, и руки в бока уперла. – Слышите? Набат бьет! Домой идите.

- Что ты себе позволяешь, женщина! – встрепенулся жрец и руками махнул, подзывая служек, которые, может, и не отличались особою набожностью, зато были высоки и телом богаты.

- То и позволяю, - Анна глянула на жреца мрачно, исподлобья. – Что давно должна была. Ты…

Она ткнула пальцем в грудь, и жрец попятился.

- Ты и подобные тебе забрали право говорить от имени богов, - и голос Анны загрохотал, перекрывая даже звон колоколов. – Вы забрали себе дома их. И поселились в этих домах…

Еще одна кавалькада оружных людей обогнула храм, устремляясь к берегу. Аграфена Марьяновна проводила их задумчивым взглядом.

- Вы внушаете свои мысли, говоря, что так пожелали боги.

- Сумасшедшая! – жрец-таки опомнился.

А вот толпа загудела, только гудение это было тревожным, чувствовались в нем и страх, и недоумение, и гнев скрытый, который того и гляди выплеснется.

На кого?

Аграфена Марьяновна убрала недожеванное мясо и поглядела на людей.

На небо.

На солнце, что еще не коснулось крыш, но осталось до того самая малость. И крыши эти уже вызолотились угасающим вечерним светом.

Вздохнула.

И руки подняла, дотягиваясь до света, а тот и поплыл, что в пальцы, что сквозь них, по запястьям и в рукава, наполняя их до края.

Кто-то ахнул.

Аграфена Марьяновна же, зачерпнувши света горстью, щедро плеснула его на алтарный камень. Ставленный уже в поздние времена, был он велик, огромен просто-напросто, и длинен, и уродлив, несмотря на цветы, что его украшали. Цветы-то к концу дня подвяли, а над разложенными подношениями кружили мухи. Но свет… свет ничего-то против мух не имел.

Он вошел в камень.

И камень стал солнцем.

Он вспыхнул так ярко, что и Аграфены Марьяновны глаза заслезились. Отшатнулся жрец, заслоняясь от света. Кто-то охнул, кто-то завыл, опять же громко, страдаючи. И подумалось, что этим людям и чудо-то не в прок, но Аграфена Марьяновна глаза вытерла.

И сказала строго:

- Идите по домам, добрые люди. Готовьтесь.

- К чему, матушка? – спросила женщина, что стояла на высокой ступеньке, почитай, у самого алтаря.

- Злое идет, - Анна коснулась пылающего камня, а потом этой вот женщины, оставляя на челе отпечаток высшей силы. И женщина посветлела ликом.

Улыбнулась.

Поклонилась до земли.

- А беда твоя больше не беда, - произнесла Анна. – Иди и… только, как оно случится, себя береги. Добре?

- Д-да, матушка…

Анна хотела ответить, что вовсе она не матушка, а матушка вона, рядом стоит, глядит на жреца, который её-то взглядом сверлит, но промолчала. Вот не нравился ей этот человечек.

И те, что за его спиной стояли.

И те, что из храма выглядывали, словно мыши из старого амбара. И сам храм тоже не нравился. Уж больно темен, страшен, тесен.

Нет уж… другое надобно, и Анна, сполна зачерпнув света, поднесла сложенные лодочкою ладони к губам, да дунула, что было силы. С ладоней поднялся ворох искр, что превратились в бабочек, а те, закружились, множась на глазах, чтобы осыпаться на площадь сияющим дождем.

И стало легче дышать.

Будто та пакость, что повисла над городом, нет, не сгинула, но отступила, отползла, испугавшись этого вот света.

- Нет зла в ведьмах. Нет зла в магах. Нет зла в боярах или селянах. Зло в людях, а кто уж тот человек, тут не угадаешь, - сказала Аграфена Марьяновна. – Так что, идите, люди добрые, домой. Да заприте двери. Закройте ставни. Спрячьте малых да слабых.

- Па-а-аберегись! – донеслось с краю рынка.

- Правьте мечи, у кого есть, а у кого нет – топоры да косы, вилы, луки… готовьтесь, что ныне тяжко будет, - закончила Аграфена Марьяновна. – Тяжко будет, но…