Виктор Емский - Шмордонские тайны

— Это не ко мне. Напишите жалобу на имя министра иностранных дел Стандарта Резинового. Все посольства находятся в его прямом подчинении. А мне расскажите, чему вы обучались и каких успехов достигли.

— Пожалуйста, — кивнул головой Отжим. — Пока я прохаживался по заднему двору больницы, мне довелось увидеть много интересных вещей. В личный джамобиль главного врача (кстати, багажник его был постоянно приоткрыт) чего только не клали! Представьте себе — туда поместилось даже полкабана в вяленом виде!

— Постойте, — сказал Морс недовольным голосом. — Для того, чтобы наблюдать подобные вещи, совсем не нужно было летать черт знает куда. Вы, насколько я помню, и так умели это делать раньше.

— Секундочку! — сделал рукой успокоительный жест Отжим. — Я зашел в кабинет главврача и поинтересовался у последнего, откуда в его джамобиле полкабана. В ответ он сунул мне две тысячи тагриков и попросил никому об этом не рассказывать. Тагрики я, конечно, взял (возможно, они впоследствии послужат вещественным доказательством). Но возникает вопрос: если главврач под страхом разоблачения первому встречному позволяет управлять им, не возникнут ли потом проблемы с охраной пребывающих на лечении лиц государственного масштаба? Я имею в виду вас. К вам может проникнуть любой шпион!

Морс, вспомнив неожиданное появление Крокозябла в своей палате, понял, что Отжим во всем прав. И еще он понял, что основное умение контрразведчика заключается, прежде всего, в способности делать нужные выводы из самых простых на первый взгляд событий, случающихся там и тут.

— Я вижу, вы действительно многому научились, — сказал Премьер-министр. — А теперь расскажите мне, как проходило обучение, и откуда у вас взялась медаль.

— Хорошо, — сказал Отжим.

Он нагнулся к кровати ближе и хотел было поведать Морсу о своем пребывании в Шмордоне, но изменение положения тела переместило зад Отжима в кресле и пульт, сработав, опять включил шморовизор, который взорвался новым новостным выпуском.

На экране возникла автозаправочная станция, похожая на поле боя. В центре площадки зияла воронка, а вокруг дымилось то, что осталось от бензоколонок и магазина. Асфальтовый каток, смотревшийся в этом пейзаже несколько лишним, все равно в нем присутствовал. Он лежал на крыше, задрав вверх два своих железных колеса.

Диктор, захлебываясь, рассказывал:

— В сочинском городе Джяне полицией проведена операция по поимке вора Жорика Чморика. Последний украл у посла Крокозябла саквояж, в котором почему-то находилось несколько противотанковых гранат. В результате Жорик Чморик превратился в опасного террориста и потому операцию по его задержанию лично возглавил начальник полиции Пахан Родимый. Террорист пытался скрыться и в процессе погони за ним оказался окруженным стражами порядка на автозаправочной станции, где как раз проходили работы по укладке асфальта. В связи с этим заправка не работала, но бензин в колонках был. Пытаясь избавиться от украденного саквояжа, Жорик Чморик швырнул вещественное доказательство куда попало, и портфель с гранатами угодил под колеса движущегося автоматического катка. От давления гранаты сдетонировали и вместе с катком взорвали станцию. Никто не пострадал, за исключением Пахана Родимого, у которого сгорели усы. Сейчас мы возьмем у него интервью…

В шморовизоре возникло копченое лицо Пахана, над верхней губой которого вместо привычных усов странно торчали два каких-то растрепанных кустика. Глаза начальника полиции метали молнии, а рот кривился от еле сдерживаемой ярости.

— Скажите, — обратился к нему репортер. — Вы будете подавать в суд на Крокозябла с целью возместить моральный ущерб за потерянные в бою усы?

Плечо Пахана дернулось, на экране возник резко приблизившийся к объективу камеры кулак, раздался звон битого стекла, и изображение куда-то пропало.

— Извините, — донесся из черноты экрана голос диктора. — Связь потеряна. Мы будем держать вас в курсе после восстановления линии.

Отжим, сунув руку под задницу, нащупал пульт, снова отключил шморовизор и продолжил доклад Морсу.

ЧЕРНАЯ ТУМАННОСТЬ. ПОПАДОС

Джем читал книгу, лежа в кровати. Перевернув очередную страницу, он попытался прочесть еще несколько строк, но понял, что в голову больше ничего не влезет. Тогда он хлопнул книгу на тумбочку и, повернувшись на правый бок, посмотрел на соседа.

Последний спал, спрятав лицо в раскрытом томе, который вольно располагался поверх его носа. На обложке жирными буквами чернело название: «Преступление и наказание». Чуть выше виднелось имя автора: «Ф. И. Достоевский».

— Пираты по курсу, к бою! — рявкнул Джем по-шмордонски.

— Караул, в ружье! — взревел сосед на том же языке, и книга, укрывавшая его лицо, белой птицей взметнулась вверх.

Шелестя страницами, труд Достоевского шлепнулся на пол, а Мбабан (это был именно он), уселся на кровати и уставился на Джема мутными белками глаз.

— С-скотина! — хрипло вымолвил Мбабан.

— Ничего подобного, — не согласился с такой формулировкой Джем. — Когда я читал эту книгу, ты мне вовсе не давал спать. Теперь моя очередь.

— Ну не могу я ее осилить! — с отчаянием в голосе воскликнул Мбабан. — Я не психиатр и не патологоанатом, чтобы копаться в кишках сознанияущербных людей! У меня с нервами все в порядке, потому что я нормальный. Слушай! Давай поменяемся книгами, а? Ты что читаешь?

— «Государь» Никколо Макиавелли, — ответил Джем, мило улыбнувшись.

— Тьфу на тебя! — мрачно сказал Мбабан, и сплюнул через левое плечо. — После такой книги вообще жить не хочется. Лучше уж Достоевский…

Он замолчал и принялся разглядывать свои черные ноги, свесившиеся с кровати.

Джем, заняв такое же положение, заметил:

— Ты зря углубляешься в чтение. Пропускай слова сквозь себя и не задерживай в сознании их смысл. Тогда в памяти останется прочитанное, но ты не станешь соучастником описанных переживаний.

— Это вы, русские, так умеете делать. С вас все — как с гуся вода. А я на это никак не способен.

— Я не русский. Я джаппурец.

— Пойди, расскажи это своей маме.

— У меня нет мамы!

— Мамы есть у всех, даже у сынов божьих. Впрочем, как и отцы.

Взглянув в остекленевшие от злости глаза Джема, Мбабан принялся извиняться:

— Да ладно тебе, успокойся! Подумаешь, русским обозвали. Если Достоевский пишет о каких-то психах, это еще не значит, что все русские такие. Может, он нашел десяток-другой, да и написал о них парочку книг ради стеба. А остальные русские — сплошь нормальные люди.

— Я не русский! — взревел Джем. — Я джаппурец.

— Вот видишь, как ты расстроился! — сочувственно улыбнулся Мбабан. — В следующий раз не будешь меня будить. Чтоб не расстраиваться больше…