Елена Чечёткина - Все сказки не нашего времени

– Сколько ты ему налил, Алексей?

– Да миллилитров двадцать коньяку в чай добавил, для вкуса. От этого даже младенец не загнётся!

– Идиот! Полюбуйся на другую возможность.

Лёшка оборачивается и смотрит на меня. Глаза его широко раскрываются, он кричит. И в этот момент я осознаю, что случилось. Да, именно такое действие должна оказывать смертельная доза спирта. Вначале растормаживание и потеря контроля, а перед самым концом переход в ясное сознание на две-три минуты. Я слышу вызов Канно: «Янтр, почему не отвечаешь? Немедленно выходи на связь! Я уже спускаюсь». Психо-маска сползает полностью, но у меня еще хватает сил на ответ: «Канно, меня отравили. Спиртом. Нечаянно. Я не успел распылить газ. Они увидели меня. Пожалуйста, не убивай – они же дети! Не убивай!»

*****

Все с ужасом смотрят на существо, упавшее лицом в стол. Лица, к счастью, не видно, но и того, что видно, хватает с избытком. Вытянутый безволосый череп, невероятной формы большие уши, шестипалые руки. И ещё цвет – бледно-зелёный, как молодая фасоль. Ковбойка (над столом) и джинсы с кроссовками (под столом) скрывают остальное тело. Марка рвёт. Игорь бледнеет так, что по цвету приближается к мертвецу, которого они звали Яном. Лёшка начинает истерически хохотать, и получает пощёчину от своего профессора. Тот единственный сохраняет относительное спокойствие и командует остальным: «Уходим! Быстро!»

Но они не успевают: на лужайку перед дачей мягко опускается «тарелка». Точнее, композиция из неглубокой тарелки, накрытой миской; всё вместе высотой в три метра. Из щели между тарелкой и миской вырывается луч красного света и через широкие окна заливает гостиную.

Канно не мог выполнить последнюю просьбу друга. По инструкции все свидетели посадки корабля, а тем более земляне, общавшиеся с трентором в его истинном облике, должны исчезнуть. В красном луче медленно растворяются пять тел, и перед самым концом в голове Канно звучит голос Янтра, его последний ментальный отпечаток: «Чёрные братья». Канно удивляется – почему чёрные? Все пятеро были, скорее, белыми, только один бледно-зелёного оттенка, а остальные розовато-коричневого. Неизбежные жертвы. Сколько их уже было, только на этой планете! И сколько ещё будет…

В начале здешнего лета зацветают перри. Они совсем как земные ромашки, только маленькие: на одном стебле несколько десятков цветочков. На таких не погадаешь. Ближе к осени придёт пора рав-нав. Это, наоборот, один огромный цветок, красивый и нежно-малиновый, но с очень неприятным запахом – любуйся издали. Но сейчас время перри, и весь луг благоухает и переливается как жемчужный. Кончается долгий летний день, такой лёгкий и радостный. Женька созывает стайку своих «козочек» (внешне они лишь отдалённо напоминают земных коз, но повадками – точно козы!) и начинает спускаться в деревню. Прыг-скок по горной тропинке над обрывом. Прыг-скок вот уже два года, как она сюда попала.

*****

В тот последний миг на Земле она тоже стояла над обрывом. Только обрыв был – высокий берег реки, а стояла она там, ожидая Антона. Они с детства каждое лето обязательно приходили сюда вдвоём под вечер, в каких бы компаниях и игрищах не проводили весь день, каждый день нескончаемых и так быстро пролетавших каникул. Теперь это было их последнее каникулярное лето, потому что через год оба будут в городе готовиться к поступлению в институт, а потом сдавать экзамены: Женька в медицинский, Антон на физмат. Расставаться они, конечно, не собирались, и дачные вечера на этом же самом месте тоже будут – но сами они будут уже не школьниками, а студентами. Взрослыми. Как со слезой в голосе вещал на выпускном директор: «Окончательно перешагнувшими грань между детством и юностью». Они с Антоном там, конечно, поприсутствовали. Нелегально.

Антон задерживался. На него это было непохоже: обычно именно он поджидал Женьку, а та вечно опаздывала. Прошло уже минут десять. Непривычная ситуация выбивала Женьку из колеи. Сначала она методично оборвала лепестки сорванных по дороге цветов. Потом стала гадать на подвернувшихся под ноги ромашках: «любит – не любит». Два раза вышло «не любит» и один «к чёрту пошлёт». Женька разозлилась и от досады топнула ногой. Вот это она зря сделала: берег здесь был песчаный и кусок его отвалился, вместе с девчонкой. Она стала падать и почти сразу же потеряла сознание. А когда открыла глаза, вместо Антона увидела лицо незнакомого старика и рядом – страшную рогатую морду. Женька посмотрела на небо – там радостно светили два солнца: одно желтое, другое оранжевое. Женька заорала и снова потеряла сознание.

Очнувшись во второй раз на топчане в какой-то средневековой хижине, она прежде всего проверила себя на тестирование реальности. Галлюцинаций не обнаружила, рефлексы в норме. Значит, надо принять то, что имеем «здесь и сейчас», и жить дальше. Вошёл хозяин, тот самый старик, прижал руки к груди и сказал что-то непонятное, но явно успокаивающее и доброжелательное. Женька ответила в том же духе. Старик вышел, но сразу же вернулся с чашкой в руке и предложил ей выпить содержимое – белое, на вид вроде молока. На вкус тоже, только гораздо приятнее. И тут Женька вспомнила, что уже пила это, когда ненадолго приходила в сознание и пыталась сорваться с топчана и крушить всё вокруг; тогда её удерживали двое мужчин, которые буквально влили в неё это питьё – и ничего, не отравили.

Контакт с жителями деревушки постепенно налаживался. Через неделю она уже понимала основные слова и помогала хозяину хижины, Аннуму, пасти его коз и вести хозяйство. Местная простая пища ей не вредила, местные болезни обходили стороной. Настроение было просто замечательным! Дни, недели и месяцы летели незаметно, в нехитрых деревенских трудах и развлечениях. Просто пастушеская идиллия! Причём местные пастушкИ стали на неё заглядываться и заговаривать с игривыми целями. Впрочем, никаких грубостей. Население деревни вообще было очень милым; все, от мала до велика. А вот это уже наводило на мысли о психической аномалии. Женька вдруг осознала, что и она слишком «милая» по сравнению с собой прежней. Похоже на лёгкий наркотик. Только где он содержится: в воздухе, в воде, в пище? С воздухом она ничего поделать не могла, но с остальным разобралась быстро. Оказалось, что мягкую эйфорию дарит та самая белая жидкость – молоко здешних «козочек»; его пили все.

Полностью отказавшись от молока, Женька «вернулась» к себе и ужаснулась: два года она провела как во сне. Но если в её мире, на Земле, тоже прошло два года, то на какие мучения она обрекла маму?! Антон, конечно, обойдётся без неё – поскучает и найдёт другую, но вот мама… Отец у них умер уже давно, но мать даже не пыталась установить отношения с другими мужчинами: только дочь. И вот дочери нет уже два года, и неизвестно, жива она или нет. Лучше бы она умерла там, на обрыве! Была бы всё-таки какая-то определенность, возможность для мамы строить свою жизнь дальше… Значит, надо найти способ вернуться – или хотя бы дать знать, что она не вернётся никогда. Как это сделать?