Андрей Глущук - Путешествие в замкнутом пространстве или Вселенная в унитазе

–Ты правда ничего не помнишь?

– Почему ничего? А длинные волосы? Еще помню, что эти жалкие пятьсот метров у нас растянулись на три часа. Нас искала вся кафедра физвоспитания в полном составе.

– И не нашла.

– Непонятно, как это им удалось: ты пыхтел как паровоз и останавливался через каждые десять шагов.

– Предположим, пыхтел не я один, а останавливался не от усталости .– Мое самолюбие было уязвлено. – В отличие от тебя, я спортом занимался.

– Ну, если то, чем мы занимались называть спортом, то я чемпионка мира. – Нет, с памятью у нее все было в порядке. Просто Оля помнила только то, что хотела. А что не хотела – мгновенно забывала. Но что-то все же помнила. Что, само по себе, уже неплохо. – А еще, ты пытался отравить меня шашлыком из поганок.

– Неправда, это были сыроежки.

– Ваш «Пиросмани», – официантка поставила передо мной алый бокал. –А вам – лед и фирменный коктейль – «Харлей». Виски пусть мужики хлещут. Разувайтесь, сейчас окажу первую помощь.

– Лучше я. – А кто бы на моем месте упустил возможность наложить повязку на…

Глава 7

женские ножки?

Молния сапога жужжала ласково и многообещающе. Аромат ее любимого «Кензо», смешиваясь с запахами свеже стираного белья и чистого тела. Все это возбуждало меня как кровь возбуждает голодную акулу. Впрочем, возбуждение не мешало мне привычно развлекаться бытовой философией. И тема была презамечательная: как им удается так пахнуть?

Это о женских ногах. Бьюсь об заклад: расстегни я свою обувь, не нашлось и пары человек на земле, чьи бы ноздри радостно встрепенулись. Я сознательно говорю именно о людях. Другое дело – хищники. Им бы я изрядно поднял настроение. У них бы ноздри встрепенулись. Они бы рванули на запах восьмидесяти килограммовой котлетки. Они бы учуяли острый амбрэ плоти даже за сотню километров и точно знали, что ногами, конечно, можно побрезговать, но кроме потных конечностей-средств демаскировки, существует еще и увесистое тело.

Что касается людей, то, пожалуй, ноздри и у них бы встрепенулись. Даже, наверное, у многих. Но не от радости. И это при всей моей чистоплотности. У нормальных людей аромат мужских зимних сапог способен возбудить только отвращение, переходящее в мордобой.

А здесь…Я почувствовал, как твердеют мышцы: сначала в руках освобождающих ее ногу из плена итало-китайских обувщиков, потом словно корсетом сдавило грудь. Спустя десять секунд о себе напомнили все мышцы. Все без исключения. Даже те, которым в данной ситуации, хотя бы для приличия, стоило немного расслабиться…

Сантана неожиданно переключился на «Love of my life». Брамс написал эту мелодию как гимн погибшему герою. Карлос вернул героя к жизни и наделил такой экспрессией и томной эротичностью, что если бы не официантка, я наверняка не ограничился сапогом. Но карбункул в красной юбочке бдительно следил за каждым моим движением, сверяя свои впечатления с реакцией Оли. А, может быть, её просто возбуждал сам процесс раздевания?

Оля тоже следила. Не за движениями. За впечатлениями. Я так и не научился скрывать эмоции. Оля с интересом «читала» газету моей физиономии. И продолжала играть в «наживку». Ей эта игра доставляла удовольствие. Мне, к слову, тоже Я, конечно, догадывался, что она не только наживка, но и крючок, и рыболов и даже повар. И сковородка готова. И жир налит и уже побулькивает, вскипая на плите. Только музыка, запахи, воспоминания, близость ее тела полностью вывели из строя локатор чувства самосохранения. И я готов был стать толстым глупым карасем, лишь бы оказаться в ее ручках. Даже на разделочной доске.

– Ну и …? – Ироничный вопрос повис в, неожиданно сгустившемся воздухе гриль-бара. Толстые шерстяные колготки плотно облегали чуть располневшую ногу. Пакетик со льдом морозил мои пальцы, но приспособить его для лечения травмы оказалось невозможно. Пытаться охладить травмированную стопу через слой добротной шерсти было столь же бессмысленно, сколь бессмысленно бегать по Сахаре в валенках.

– Надо снимать. – Я хотел это произнести спокойно и уверенно, как нечто само собой разумеющееся. С интонацией профессионала, раздевающего женщин по долгу службы ежедневно и неоднократно. Я имею в виду врача, конечно. Но получилось плохо. Голос с хрипящего баритона сорвался в нечленораздельный шепот. Оля происходящее немало забавляло.

Человек устроен глупо. Мы думаем, с возрастом набираемся опыта и готовы к любым испытаниям. Но стоит немного изменить условия задачи, весь наш опыт превращается в пузырьки газированного напитка: бурлит, но растворяется в атмосфере без следа и запаха. Я потел, и руки вибрировали так, будто мне никто не дарил кактус и другие, более приятные вещи. Будто это первые колготки, которые я тайком пощупал в женской раздевалке школьного спортзала.

– Снимай. Или ты хочешь, чтобы я умерла от боли?

– Конечно! То есть, нет. Я имел в виду – сниму… И охотно! – перспектива ее смерти меня не устраивала. Тем более, что альтернатива летальному исходу предполагала множество приятных впечатлений.

– Ладно, вы здесь пока разбирайтесь, а я пойду, узнаю насчет салатов. – Официантка едва заметно подмигнула Ольге и отправилась на кухню. Она поняла: кто здесь дрессировщик, а кто ярмарочный медведь с кольцом в носу.

– Ты бы приподнялась… – Неожиданно для себя я покраснел. Будто жизнь катилась не к тридцатнику, а только вползла на порог пятнадцатилетия.

– Пожалуйста. – Светлячки в Олиных глазах манили и раззадоривали. Ее длинные чувственные пальцы легли на край сиденья. Опираясь на руки, она без напряжения поднялась в воздух. Это, конечно, не было левитацией, но выглядело эффектно.

Я отодвинул подол длинной юбки. Ее горячие ноги обожгли мои ладони.

–Ну? Долго мне так болтаться? – Оля нетерпеливо покусывала губку. – Я устала!

Узор вязки повел мои пальцы вверх по пути блаженства. Нащупав резинку, я торопливо потянул на себя.

– Так мы не договаривались. Только колготки. – Она не возмущалась. Просто напоминала о том, что в любой игре существуют свои правила и ограничения. Игра в доктора исключением не является.

– Извини.– Я бросился исправлять ошибку и понял, что схожу с ума. Упругая шерстяная пружина колготок излучала тепло, шелк трусиков был прохладен, как осенняя ночь, а под ними Олина кожа. Горячая, нежная, покрытая мелкими слезинками испарины. Такая, какой запомнилась мне с первого прикосновения, с той памятной осени. Эта игра жара и холода, противоречила всем законам природы, гасила разум и разжигала чувства.

Ольга опустилась на сиденье, целомудренно придавила юбку руками, оставив в моей власти только очаровательную, загорелую ступню с перекрестьем светлых полосок, вероятно, оставленных ремешком босоножек на взъёме.