Антон Постников - Было бы на что обижаться

– Я всегда говорил, что из него выйдет толк! – раздалось со стороны замзава.

Долотов обернулся на эти слова, точно на выстрел – лицо заместителя излучало гордость и доброту, поросшая густыми вороными кудрями длань простиралась в направлении архивариуса.

– А то как же. Настоящий жрец науки, чего уж тут… Ваш выдающийся вклад в появление нового направления научной деятельности был по достоинству оценен на уровне министра! – Тут Эсперанский понизил голос до уровня интимной нелегальности и выпучил глаза. – Я, честное благородное слово, такого единодушия среди участников заседания уже лет двадцать не встречал!

Андрей Леонидович не скрываясь ущипнул себя за нос. Стало больно, но больше ничего не изменилось. Покопавшись в памяти на предмет галлюцинаций как результатов употребления спиртного, он был вынужден признать, что скорее всего всё происходящее с ним – реальность. Он перевел ошалелый взгляд на заведующего.

– Поглядите-ка, он ещё и скромничает, а! – воскликнул тот. – Каково?! Далеко пойдёте, друг мой! Если вам удалось даже этого скандалиста Сидоренко с винокуренных забот переключить на сии тонкие материи, то нам в аргументации Вашей сомневаться и вовсе не пристало. Верно я говорю, Аркадий Евгеньевич?

– А какое самопожертвование! – перехватил инициативу замзав. – Пытаться пробить косность нашу, спокойствие наше сытое, рискуя своим добрым именем! Это дорогого стоит, голубчик вы мой! Низкий вам поклон!

– Я, собственно… – промямлил воспеваемый начальством похмельный архивариус, – не вполне уверен…

– И слушать ничего не стану! – на лице заведующего изобразился решительный протест, густые усы его стали дыбом. – Завтра же начинайте подбирать команду! План разрабатывайте, смету на освоение фондов в три дня мне на стол! Что у вас там?

Заведующий протянул ручищу в направлении бумаг, принесённых архивариусом. Долотов машинально вложил свои заявления в раскрытую ладонь.

– Мне… подписать вот не успел… – запинаясь сказал он. – По собственному желанию…

Лицо Эсперанского исказила скорбно-обиженная гримаса. Замзав уставился на бумаги так, будто видел там клубок ядовитых змей, потом вскочил и, размахнувшись, выхватил заявления из руки окаменевшего от горя начальника.

– Это что же такое? – срывающимся высоким голосом заверещал он, потрясая несчастными листками. – Андрюша! Да в своём ли вы уме такое писать? Мы же как родного вас растили! Лелеяли-холили, кормили-поили, отдельный кабинет, а вы? Думаете это просто нам далось?! Без ножа ведь режете, душа моя!!!

– Аркадий Евгеньевич! Да вы же сами три часа назад… – начал было Долотов, но в третий раз за день ему решительно ничего не дали сказать.

– Откуда же это у вас такие желания странные? – продолжал заместитель уже фальцетом. – Вы же историк по призванию! Прирожденный, так сказать! Скажите лучше прямо, кто у нас лучшего сотрудника сманить решил? Да кто бы ни был там, вот ему!!!

Багровый замзав ткнул в направлении окна волосатый нашлёпистый шиш, а затем принялся рвать заявления, разбрасывая вокруг себя клочки. «Сплю… – думал прирожденный историк. – И мне снилось, что я по нужде ходил. Совсем плохо».

Покончив с бумагами, взопревший Аркадий Евгеньевич, сипло отдуваясь, плюхнулся на своё место и дрожащей рукой ослабил галстук.

– Знайте же! – успокаиваясь, изрек он торжественно – Помните! Хорошо там, где нас нет! Всегда помните, слышите!

С подобным утверждением спорить у Долотова не было никакого желания, он был полностью согласен с тем, что там где нет Аркадия Евгеньевича хорошо, пусть не совсем, но точно намного лучше. Поэтому и кивнул покорно больной головой.

– Давно бы так! – радостно гоготнул Эсперанский. – Вы же доктор наук без пяти минут, смена наша, а уходить собрались! Нет уж, не отпустим, и не просите. А прибавку – просите смело, помощницу там… Симпатичную… Только об одном сердечно прошу, как сына родного умоляю! Над собой экспериментов больше ни-ни! Это ж опасность-то какая! Да еще в неприспособленном помещении… Вы ж меня, старика, нынче чуть до инфаркта не довели. Чаю желаете?

Архивариус снова нерешительно кивнул. Эсперанский залихватски надавил на кнопку вызова, потребовал три чая и весело переглянулся с заместителем. Через минуту секретарша, покачивая круглым задом, внесла огнедышащий чай.

– Там Андрея Леонидовича курьер спрашивает, – сказала она, ставя перед Долотовым дымящийся стакан. – Говорит, посылка лично в руки.

– А зови-ка ты его прямо сюда, Зоенька, – благодушно пробасил заведующий. – Мы тут чаи гонять собрались, как говорится.

– Сию минуточку.

Курьером оказался пыльный белобрысый мальчишка лет пятнадцати. Он вошел, вертя носом по сторонам, прошлёпал к столу и выставил три фигуристые бутылки водки прямо перед остолбеневшим хозяином кабинета, после чего потребовал расписаться.

Повисла звенящая тишина, и в тишине этой у Андрея Леонидовича громко и требовательно забурчало в животе.

Когда Кассандра так запросто и без долгих уговоров выразила своё согласие на посещение обиталища моего, я расслабился и тут же сглупил. Нельзя мне легко получать желаемое – я окрыляюсь и сразу же спотыкаюсь на ровном месте. На предложение добраться пешком, а заодно и прогуляться по лесу, Анечка моя красноречивым взглядом указала на свои туфли и на каблукастую обувь нашей гостьи. Пришлось вызывать машину.

Девчонки разместились сзади и тихонько переговаривались. Слышно их практически не было, но, готов поспорить, обсуждали они мою умственную неполноценность. Кассандра даже хихикнула. Быстро она успокоилась. Впрочем, мне же лучше, лишь бы снова её утешать не пришлось…

Когда мы добрались, я объявил, что готовить буду сам, оставил их в гостиной и проследовал на кухню. Запечь говяжью вырезку или оформить мясо по-французски? Вырезку. Меньше шансов испортить продукты и больше времени, чтобы спокойно подумать. И будет она у нас с солью, перцем, тимьяном и измельченными листиками майорана. Надеюсь, соль никого не смутит… Лучше спросить.

Я отнёс в гостиную лимонад. Кассандра успела скинуть свои модные туфли и забралась на диван с ногами, как раз на любимое место Анны. Сквозь ледяное спокойствие Анечки проглядывала готовность перенести присутствие захватчицы и все связанные с ним неприятности как неприятную медицинскую процедуру.

– Присутствуют ли среди нас ненавистники солёной пищи? – бодро вопросил я, разливая лимонад по стаканам.

– Если вы про меня, то я употребляю соль, но могу обойтись и без неё, – голос Кассандры звучал ровно и спокойно, словно это и не она вовсе рыдала час назад.

– Вот и славно. Скоро вернусь.