Далия Трускиновская - Свинская история

Тут же освещение в энергоблоке изменилось – длинные лампы голубого света погасли, зато включились круглые розовые. А из коридора Ромка услышал шум неимоверный. Казалось, весь экипаж, собравшись за дверью, переругался насмерть. Во всей суматохе он неоднократно выловил знакомые слова «Элберет Иланиэль».

Шум стих.

– Эй, Роман Авантюра! – позвал капитан. – Что ты называешь куском?

– Тысячу зеленых, – объяснил Ромка.

– Ты… Тысячу? – в капитанском голосе был священный ужас. – Где же мы ее тебе возьмем? И что ты с ней будешь делать?

– Что буду делать – это моя проблема. А где вы их возьмете – ваша! – отрубил Ромка и сосредоточился, пытаясь выловить из общего галдежа за дверью что-то конструктивное. Надо полагать, сумма насмерть перепугала экипаж корабля, а почему – Ромка не мог взять в толк.

– А если не будет компенсации морального ущерба – все тут разнесу к чертовой бабушке! – закричал он. – Весь энергоблок!

И, подобрав с пола какую-то железяку, запустил ею в стенку – для грохота.

В коридоре стало очень тихо. Ромка отчаянно прислушивался, но экипаж, похоже, совещался шепотом.

А потом экипаж запел.

Это была песня однообразная, но исполненная внутренней силы, и напряжение в ней все нарастало и нарастало, пока не сделалось совсем пронзительным, так что Авантюре пришлось зажать уши.

Воздух в энергоблоке задрожал и заискрился. Ромку сжало в ком и даже сплюснуло. Тут уж было не до смеха.

А потом металлическая дверь сама собой вдавилась вовнутрь и рухнула в помещение энергоблока.

Тут же дрожь и искры прекратились, настала полная тишина. Ромка в ожидании, что сейчас сюда прыгнут бойцы брать его живьем, изготовился к бою. Но никто не прыгал, не орал, пытаясь деморализовать захватчика, из коридора вообще не доносилось ни звука.

Ромка на цыпочках подкрался к дверному проему и очень осторожно выглянул.

В коридоре было темно. Он освещался только теми розовыми лампами, что горели в энергоблоке. И в этом слабом свете Ромка увидел, что весь пол устлан телами. Экипаж как стоял – так и повалился, весь, без исключения, и в основном – лицом вниз.

– Эй, вы чего? – спросил Ромка. – Вы это… вставайте, что ли?..

Не просто молчание, а гробовое молчание было ему ответом.

– Ну, попал… – прошептал он. Его прошибла дрожь.

И в самом деле – он остался один живой на космическом корабле с мертвым экипажем. И летел неизвестно куда. И не знал, где тут теплая одежда и продовольствие.

Если вдуматься – ничего хорошего…

Горыныч никогда не был гурманом. Ел все, что не шевелится (впрочем, в каком-то эксклюзивном тайском ресторане его накормили тем, что в тарелке шевелилось, и ничего – остался жив), пил все, что горит. Его совершенно не волновали запахи – вот разве что какую-нибудь особую, многодневную тухлятину он еще мог неодобрительно отметить. Он умел спокойно спать в комнате со свежепокрашенными полами.

Ароматы духов тоже его не интересовали. Ну, надо же бабам на что-то деньги тратить, – примерно так думал он, – ну, пусть французский «Шанель» покупают, а не наркоту.

И того, что он, как пес на поводке, пошел за тонюсеньким запахом, Горыныч сперва сам не понял. Ему казалось, будто он что-то вспомнил и должен спешить, а куда спешить – он даже не задумался.

Он торопливо шел по улице отвыкшими от ходьбы ногами – коренастый мужичок, нос – картошкой, коротко стриженая голова – шишковатая, и вообше внешность взывает о густой бороде, чтобы скрыть заметную асимметричность физиономии.

Многие здоровались. Он их не замечал. Он был озабочен – ловил ускользающую мысль. Так бывает, когда забудешь, казалось бы, общеизвестное слово.

След запаха завернул за угол, пересек сквер, а потом – улицу в неположенном месте. Горыныч – тоже. Гудки машин несколько озадачили его – он не понял, чего бы ради.

Запах, угнездившись в голове серебристой змейкой, свернулся там, обжился – и понял Горыныч, что ничего более прекрасного на свете нет.

А насчет прекрасного этот мужичок был далеко не овощ. На охраняемой медведем вилле висели подлинники Куинджи, Бакста, Добужинского, и не наемным дизайнером подсунутые, а выбранные самолично и купленные на аукционах.

Равным образом он знал откуда-то разницу между бриллиантом, стразом и фианитом, да и прочие изумруды с сапфирами и рубины с бериллами сами, без принуждения, признавались ему в своей подлинности, достоинствах и недостатках.

Ниточка окрепла, змейка зашевелилась…

Горыныч, прошагав пешком чуть ли не полгорода (о том, что за ним, выдерживая минимальную скорость и тормозя во всяких неожиданных местах, едет встревоженный руководитель Авантюриной пресс-службы, он не знал), вошел в панельную пятиэтажку, поднялся на четвертый этаж и увидел чуть приоткрытую дверь. За нее и уводил запах.

Он вошел и обнаружил такое зрелище.

В небогато обставленной и неубранной комнате, полуприкрытая пледом, лежала на тахте большая розовая свинья. Она спала. А у окна стояла тоненькая, стройная, фантастической красоты девочка. Ее золотые волосы кудрявились и светились, так что вокруг головы дрожал легкий ореол.

Девочка держала обеими руками большой шар, похоже – хрустальный, и не просто держала, а разговаривала с ним.

– Наин, наин, Иланиэль-те! – услышал Горыныч. – Элел-ранна ансенел туи? Наин, наин, Иланиэль веанна! Веанна лум Иланиэль би Элианд Митриделлан! Веанна лум Иланиэль Инглорион деанел! Эла, эла, кавуи дамбан?

Это не был ни один из знакомых Горынычу языков, даже на китайский и то не смахивал. Но так безупресно красива была девочка, такое сияние шло от ее бледно-золотистых кудрей, схваченных серебряным обручем с большим зеленым камнем посередке, что перевода не потребовалось. Словно бы внутри Горыныча проснулось и распустилось еще одно, не положенное по физиологии, знающее древние наречия ухо.

– Борт, борт, я – Иланиэль! – прозвучал в голове мгновенный перевод. – Почему никто не отвечает? Борт, борт! Вызывает Иланиэль! Иланиэль вызывает Элианда Среброцвета! Иланиэль вызывает ветвь Инглориона! Да что же это такое?!.

– Эла рианна? – неожиданно для себя спросил Горыныч.

Девочка повернулась к нему.

Она не ожидала увидеть в комнате постороннего. Не ожидала также, что посторонний – невысокий мужичок средних лет и страшноватой внешности. А потом, прижав одной рукой шар к груди, второй она выхватила из поясных ножен палочку с кристаллом на конце. Кристалл, нацеленный в грудь Горынычу, слабо засветился.

– Тай дианай! Самеанай! Эаренал ку!

Горыныч, схлопотав крепкий тычок прямо в солнечное сплетение, отлетел и затормозил спиной о дверной косяк.

Тут же на пороге возник руководитель Авантюриной пресс-службы.