Евгений Ясенов - Золотая шпора, или путь Мариуса

Смутное предчувствие охватило Мариуса. Предчувствие его не обмануло. Мариус развернул бумажку. Четкие буквы, ренский тест. Мысленно благодаря Уго за науку, Мариус достаточно уверенно прочел:

"Вернуться домой ты можешь в любой момент. Подозрение в убийстве с тебя снято. В тот самый день, когда ты с друзьями ступил на земли Союза свободных общин, в Реккеле задержали бродягу, который признался, что это он убил гвардейца в Черных Холмах. Удачи от Ордена Пик".

Мариусу захотелось присесть, но сесть было некуда, и он прислонился к прохладной серой шероховатой стене. Что получается? Все мучения этого пути, по сути, напрасны. А главное — напрасна смерть Расмуса. Кто-то другой убил гвардейца герцога Тилли, кто-то за это будет наказан. Его, Мариуса, человека со свободной волей, сначала, если верить Уго, подставили, потом вынудили, как последнего негодяя, оставить дом, бежать сломя голову, вести существование, полное лишений. Сволочи, гады, подонки!

Обида, гнев, отчаяние захлестнули Мариуса. Ему хотелось крушить все вокруг. Вот только крушить оказалось нечего. И тогда Мариус двинул кулаком в плафон, источавший светло-голубое сияние. Плафон, спружинив, отбросил кулак. Мариус принялся колотить руками и ногами в стены, пока не обессилел и не свалился у странного сооружения, отдаленно напоминающего стол.

Очнувшись, Мариус вновь, к великому огорчению, увидел себя в том же комфортабельном склепе, наполненном мертвящим голубым светом. Он вспомнил все и застонал от горечи.

С трудом поднявшись, Мариус подошел к двери, через которую проник в помещение. Заперта намертво, да и ручки нет вовсе. С досады Мариус пнул ее ногой. Проблемы это никак не решило.

До смерти — четыре шага, вспомнил он строку из популярной песни. Неужели его хотят уморить здесь, в этом подземелье? Мертвенный свет из плафонов, по крайней мере, настраивал на похоронный лад. Мариус содрогнулся. Он начинал реально чувствовать смерть — где-то там, в области сердца. Слезы отчаяния полились из глаз. Почему все так бессмысленно? Кому и зачем потребовалась такая смерть? Зачем, черт подери, гномы рассказывали ему свои сказки? Для чего его использовали? Для чего?

И тут блуждающий взгляд Мариуса упал на нечто, весьма напоминающее приоткрытую дверь. Она непонятным образом появилась в стене, противоположной от входа. Еще недавно по этой стене Мариус колотил, что есть мочи, и тогда эта стена была цельной, как скала. Никаких огненных геен за дверью не открылось. В бесконечную даль уходил коридор. На стенах красовались сакраментальные голубые плафоны. Что ж, открытая дверь, как правило, лучше закрытой. По крайней мере, для того, кто хочет идти. Мариус, конечно, хотел идти. Хотел наконец хоть что-то решить в той загадке, которая нависла над его душой. Хотел навсегда избавиться от шпоры. Шпора… Пошарив за пазухой, Мариус покрылся холодным потом. Опрометью бросился назад, в проклятую комнату. У стены сиротливо валялась золотая шпора. — Прости, любимая, так вышло! — пробормотал Мариус.

Шпора уже не переливалась. Она полыхала ровным светом, весьма сложным по составу — сочетанием зеленого, желтого, оранжевого, красного, золотистого. С трудом оторвавшись от этого зрелища, Мариус упрятал шпору за пазуху и решительно шагнул в коридор.

Шел он долго, а сколько — и сам не смог бы сказать. Плафоны, установленные на равном расстоянии друг от друга, гипнотизировали. Их методичное чередование напрочь убивало ощущение времени. Мариус вспомнил рассказы о пытке, применяемой в Ордене Пик: медленно и равномерно падающие на голову холодные капли, которые в конце концов доводят клиента до исступления. Плафоны выворачивали эту пытку наизнанку. Их монотонное чередование мягко ударяло в мозг, вымывало из организма сильные эмоции, наполняло тело ватой. Мариус двигался, как сомнамбула, без единой мысли в голове, строго вперед. Свернуть, собственно, было некуда — ответвлений коридор не имел. Если бы Мариус мог что-то чувствовать, то ощутил бы лишь огромную, нечеловеческую усталость. Если бы он мог включить сознание, то тут же свалился бы в изнеможении. Но сознание было подавлено — и организм отыскивал неведомые резервы энергии, которых нашлось не так уж мало. Любой путь имеет то преимущество, что куда-то ведет. В конце концов, Мариус оказался перед очередной дверью, очень похожей на ту, что впустила его в комнату с гномами. Черная, матовая, причем цвет определенно имел глубину, слегка разрежаясь ближе к поверхности и обретая космическую черноту в толще загадочного материала.

Массивная дверь открылась легко, как хлипкая калиточка. Два шага — и вот Мариус в обширном зале, вид которого способен поразить любого мирного рена. По представлениям Мариуса, его занесло куда-то глубоко под землю. И вдруг вместо этого его изумленному взору предстает зал, накрытый прозрачным куполом — огромным, лиг триста в диаметре. За куполом развернуто иссиня-черное небо со всем допустимым изобилием звезд. Светящиеся точки кажутся необычайно близкими. Их будто приклеили с внешней стороны купола. Панорама подавляет своей грандиозностью, но, по мере привыкания, в ней выявляется какая-то смутная ущербность. Внезапно Мариус понял, в чем дело. Не хватало двух лун.

Центр помещения пустовал. Вообще, свободного места оставалось столько, что в зале могло бы устроиться все население Черных Холмов, да еще бы и осталось чуть-чуть для будущего приплода. По периметру зала размещалось нечто непонятное и ужасное: сплошной ряд однотипных предметов с нервно пульсирующими, издевательски мигающими огоньками, с бесчисленными светящимися квадратами, на которых что-то передвигалось. Явно неодушевленные, предметы тем не менее жили, и как-то сразу становилось понятно: лучше в эту жизнь не лезть. Предметы испускали жуткие звуки — нечто среднее между кваканьем лягушки, чавканьем свиньи и бульканьем доведенной до кипения густой каши — и все это сопровождалось отвратительным механическим присвистом.

Колдовство, понял Мариус, и занял самую безопасную позицию — строго по центру помещения. От греха подальше. В безопасном окружении гулкой пустоты, под крылом пусть чудного, но звездного неба.

Однако, что же дальше?

Из затруднения Мариуса вывел представительный мужчина лет сорока-сорока пяти, обладатель длинных прямых черных волос, спадающих на плечи, коротко подстриженной бородки, носа с горбинкой, черных проницательных, с поволокой, глаз. Росту мужчина был немалого, на голову, а то и поболее, выше Мариуса. Скрещенные его руки покоились на мощной груди. Осиная талия. Неимоверно длинные ноги — две трети всего роста. Одежда, не страдающая скромностью, но не вычурная: темно-синий плащ из материала, похожего на бархат, но более легкого и гладкого, черная рубашка без застежек и с высоким воротом, маскирующим лебединую шею, еще более черные штаны — облегающие, сильно расклешенные, полностью скрывающие обувь. Рубашка на груди имела красный знак — змеевидные переплетающиеся линии на фоне неправильного треугольника. Знак посверкивал. Штаны были щедро украшены золотым плетением, которое лампасами спускалось от пояса к самому полу.