Виктор Кувшинов - Ангел во плоти

Сам же остался ждать солдат у открытых дверей, рассматривая двух довольно молодых парней, так глупо профукавших очередную попытку выбраться из инферно: умереть в момент, когда ты расстреливаешь безоружных пленников — что может быть более тяжким грузом для душ этих несчастных? Да, этот мир был максимально приближен к реалу — никакой мистики, никаких превращений. Смерть была натуральна, и я не сомневался, что еще день и трупы начнут вонять. Единственное исключение было в произвольном появлении в мире уже взрослым человеком — чертям явно не хотелось возиться с детьми.

Пока я так про себя философствовал, в проеме двери появился первый солдат наступающей гвардии. Он сходу крикнул в открытую дверь:

— Пашка, ты здесь?!

— Здесь! — откликнулся мужской голос от дальней стенки. — Сема, это ты, что ли?

Дальше последовала сцена бурной радости при встрече однополчан. Я только улыбался и думал: могут же быть даже и в инферно светлые моменты жизни. Однако утвердиться в этой мысли мне не дал какой-то мелкий командир, зашедший к нам в сарай. Он грозно оглядел пленников и заявил:

— Именем нашего главнокомандующего Извера приказываю следовать за мной! Здоровые помогают раненым! — и не говоря больше ни слова, вышел из сарая. Зашедшие вместо него солдаты стали подгонять нас на выход. Трое пленников не смогли передвигаться самостоятельно. Шерман помог одному, подставив свое плечо. А я вообще взгромоздил на себя мужика с травмированными ногами. Третьему взялся помочь тот Пашка, который так радовался встрече.

Почему-то народ не очень бурно ликовал по поводу освобождения. Пашка был единственным исключением, иногда вслух высказывая мысль, что мол, теперь заживем и еще покажем супостатам! Я не представлял, как мы заживем, и что покажем супостатам, но кажется, окружающие, судя по их унылым лицам, знали, о чем шла речь. Шли мы долго, потому что раненные и голодные люди еле переставляли ноги. Тащились мимо разрушенного блиндажа, между воронок, оставшихся от взрывов, мимо окопов противника или, теперь, освободителя. Под конец я почти ничего не видел и мало что соображал, но все-таки доставил свою ношу живой до пункта назначения.

Это был типичный полевой лагерь. Медсанчасть оставляла желать лучшего, но все-таки раненым было лучше там, чем в тюрьме. Женщин тоже оставили там, не знаю уж зачем, а остальных мужчин, включая нас с Шерманом, отвели в помещение, мало отличавшееся от того сарая, в котором мы только что находились. Правда, нас накормили какой-то бурдой, а в помещении были даже лежаки.

Спустя некоторое время я подумал, что нас тут забросили надолго, и стал подготавливать своего напарника на случай, если я рискну отсюда удалиться с шумом и треском. В общем-то, мне только осталось похвалить бывшего волка-одиночку с тем, что он начал ловить тот ускользающий от многих загадочный и парадоксальный смысл жизни. Я видел, как светились радостью его глаза, когда ему удавалось хоть немного облегчить участь ближнего, и как огорчила его напрасная смерть того солдата в окопе. Теперь ему было нужно только закрепить успех и не поддаваться на провокации чертей: ведь в отличие от земной жизни он наверняка знал, за что боролся сейчас.

Но нам не дали засидеться. В помещение буквально влетел какой-то лощеный военный чин и начал громко читать патриотическую лекцию:

— Товарищи по оружию! — начал он. Я хотел возразить, что какие это мы товарищи по оружию? Но он не дал никому раскрыть рта, продолжив. — Сейчас, когда на карту поставлена судьба Родины и все ее граждане в едином порыве способствуют закреплению успеха в наведении справедливого порядка в сопредельном государстве, где дружественный нам народ уже полсотни лет находится под тяжким гнетом диктатуры Завера, как никогда нужны все ваши усилия в этом великом деле.

На этом его мажорный пафос иссяк, и вояка, сделав пару шагов туда-сюда, замогильным тоном произнес:

— Однако! На вашу судьбу тяжким пятном легло пленение во вражеском стане. Вы знаете, что мы знаем, как агрессор умеет вербовать военнопленных, а также засылать врагов народа в наши тылы. И только бесконечная доброта нашего руководителя, указывающего нам истинный путь среди темноты заблуждений, дает вам шанс доказать свою непричастность к шпионским козням противника. Вы в срочном порядке зачисляетесь в атакующий батальон, который… — вояка вытащил из нагрудного кармана большие часы, посмотрел на время и, немыслимым военным усилием сосчитав в уме, выдал результат. — Через час с четвертью вступает в бой, чтобы закрепить успех наступления.

Почему-то бурных оваций не последовало. Выслушав с полминуты гробовую тишину, вояка спросил:

— Возражения есть?

— Значит, штрафбат, — тихо констатировал тот самый дед, которого я расспрашивал о местных порядках.

— Как вы смеете? — взвился офицерик. — Вам оказано великое доверие и возложены все надежды Родины и Отечества.

Офицер явно путался в понятиях родины и отечества. Да и как не путаться — ведь никто тут не рождался и не воспитывался. А без долгого зомбирования в детском возрасте, какое, к черту, чувство патриотизма может быть у граждан?

Дискуссия затянулась бы надолго, если бы офицер не напомнил, как поступают с дезертирами в военное время. Так что мы выдвинулись на передовую. Из часа с четвертью на переход к новой позиции ушел почти час. По прибытии командир штрафбата вручил нам по старенькой винтовке со штыком, саперной лопатке и дал короткую разнарядку:

— Окапывайтесь здесь в цепочку, у вас пятнадцать минут до начала артподготовки. Затем у вас будет возможность отомстить врагу за все!

Я все никак не мог сообразить, каким образом этот усталый человек согласился командовать на передовой? Ладно он, но как все тут слушаются этих Извера и Завера? С другой стороны, я-то сейчас слушаюсь, а ведь мог бы пойти против и умереть смертью… храбрых? Нет, пожалуй, смертью дезертира, врага народа или грязного шпиона, причем заклейменного позором всех честных тружеников.

Я так и не мог пока найти правильного решения, как мне быть, вяло ковыряя лопаткой дернину. Шерман все же орудовал лопатой быстрее и к началу первых залпов примитивных пушек, уже сделал себе сносное укрытие — благо, почва была песчаной. Надо сказать, что и у меня при страшном грохоте и свисте снарядов, появилось просто животное желание вбуравиться в землю, но я сумел себя сдержать и, подойдя к окопу приятеля, сел на краю ямы.

— Лезь сюда, впритык вместимся! — крикнул Шерман, но я только покачал головой и повторил уже сказанное раньше, перекрикивая первые залпы:

— Тебе нужно постараться остаться в живых и совершить как можно больше добрых дел. И еще: ни в коем случае не убивай людей. Вот чертей — можешь бить сколько угодно, они все равно этого тебе не позволят сделать.