Константин Лишний - Космиты навсегда

Мне потребовались невероятные усилия, чтобы убедить Герду бросить весь этот хлам здесь и не тащить его с собой. Я извращался, как мог, выдумывая кристальной чистоты доводы, но к ним Герда не прислушивалась. Тогда я сменил тактику и коварно, соловьем, запел ей комплименты, густо приправленные витиеватой лестью — именно это ее и убило. Женская логика налицо…

Скрепя сердце Герда отказалась от всего, но таки ухватила маленького подаренного мной Чебурашку и ни в какую не пожелала с ним расстаться. Ладно… лишь бы не плакала больше…

В 12 часов в соответствии с инструкциями Сика-Пуки мы воткнули в уши передатчики и вышли из гостиницы. Я нес Чебурашку, укрывшего приведенное в боевую готовность оружие. Все лишнее осталось в номере, а так же мой спальный мешок и лист перкаля. В мой небольшой рюкзак они не помещаются, а пристегивать их снизу подозрительно, ведь считается, что мы прогуливаемся, а не готовимся к капитальному шухеру.

— Начали! — Ровно в 12:02 в передатчике зазвучал голос Сика-Пуки. — Итак, убийцы, спускаемся к площади.

— Надеюсь, это Сика-Пука, а не мой внутренний голос, — пробурчал я, и мы отправились по маршруту, — мой внутренний голос уж очень горазд лабуду нашептывать…

— Твой внутренний голос до моего размаха не тянет! — весомо ответил агент.

— Ага... стало быть, не просто лабуду нашепчешь, а лабуду с размахом? Лютую лабуду?

— Лютую… а для Пронина просто-таки убийственную. Кстати, мы вроде собирались исполнить майора, а не выгуливать Чебурашку. Выбрось его! Немедленно! Я Герде другого куплю! Эта бадья в машину не влезет!

— Это не прихоть, это маскировка для оружия. А ты что, нас видишь?

— Конечно, у меня тут по всему маршруту мини-камеры натыканы.

— Ловко, но надеюсь что ты не в бункере сидишь перед экранами, а в «Запорожце»…. и надеюсь, двигатель заведен и прогрет.

— Натурально! Ты что, мне не веришь?

— Нет, конечно… Никому не верю, ни на что не надеюсь и никого не люблю, поэтому именины Веры, Надежды, Любви не справляю. Заметь: пункт «не верю» — на первом месте, а список «никому» возглавляет агент ЦРУ Сика-Пука. Но выбора у меня нет…

— Хфатьит! — гаркнула Герда все еще будоража в сердце остатки гнева и хищно скалясь на мое горло. — Ньет у фас ньикакой дисципльина!

Ого! Какая серьезная тетя! Какая матерая дисциплинированная убийца! Сама халатов мохнатых натырила, но все равно в суровые мрачные профи метит! Но она, конечно, права, пора «включаться».

— Спускайтесь в подземный переход, — деловым тоном скомандовал агент.

Мы прекратили пустую болтовню и молча шли согласно путеводным инструкциям Сика-Пуки, а я все никак не мог уловить нужный настрой для предстоящей «работы». Мы перешли на правую сторону улицы и начали движение вдоль Крещатика, когда агент объявил двухминутную готовность. Вот оно! Я ощутил знакомое чувство, которое настигает меня всякий раз, когда я собираюсь награбить денег, когда курки взведены и обратной дороги уже нет. Это щемящее чувство возникает внизу живота, поднимается вверх и заполняет всю грудь, а в горле начинает биться жилка. Это адреналин и те самые эндорфины, о которых говорил Похмелини, это наркотик… Поэтому бандитам «завязать» так же трудно, как отпетому торчку «спрыгнуть» с иглы…

— Короче шаг, — скомандовал шпион, — неспешно идите к горкому партии.

Герда убедительно изображала из себя прогуливающуюся и любующуюся красотами города фашистку, а я с унылым видом тащил Чебурашку, изображая на своем лице целую гамму чувств, говорящих о том, что «хозяйка» меня задолбала в смерть, что пускай сама таскает свое меховое чудище, что я повышенной свирепости, а используюсь не по назначению, лучше бы меня эксплуатировали в сексуальном плане. В общем, вошел в роль недовольного жизнью раба, и, судя по сочувственным взглядам прохожих, роль мне удалась. К тому же я окончательно «включился» в дело, — это стало ясно, когда я обнаружил, что напеваю про себя свою специальную для таких случаев песенку:

Тот факт, что я запел «свою специальную» говорит о том, что теперь я не отступлюсь, все сделаю, как надо, или сдохну, пытаясь это сделать. Бодрящая мелодия и поэзия. Мне было семь лет, когда отец подарил мне пластинку-сказку «Сказание о Велунде» в инсценировке А. Горюшкина. Именно там я и услышал эту песню. Эта песня странным образом мобилизует мои мозги и, когда я ее напеваю, я чувствую себя неуязвимым… Хорошее чувство.

Мы вышли к зданию горкома — в моем мире это мэрия, но само здание почти такое же.

— Ближе к проезжей части, — инструктировал агент, — медленнее. Тридцать секунд — и Пронин выйдет из центральных дверей горкома. Я его опознаю. Полная боевая готовность!

Справа от входа в горком, прямо на тротуаре, стояли три черных автомобиля неизвестной мне модели, возле каждой машины маячили люди в смершевских очках и униформе — видимо, это свита Пронина…

— Стойте! — Наш путь преградил некто в штатском. — Проход должностных лиц. Вам придется обождать.

— Не бойтесь, это не проблема, — скороговоркой зашептал агент, — стандартная процедура. Возмущайся, Герда, но не переиграй. Ян, молчать!

— Я есть хульять по крясифий кород Киефь! — с видом оскорбленного достоинства огрызнулась Герда. — СССР есть сфободьний стряна! У менья есть прафо сфободьнохо пьередфишения! Пропустьите менья!

— Сожалею, фройляйн, но придется обождать, — невозмутимо ответил штатский.

Герда сделала вид, что смирилась с таким вопиющим произволом и ущемлением ее прав на свободное передвижение, а я в это время прикинул расстояние до дверей горкома — метров двадцать. Годится.

— Идут! — сказал Сика-Пука. — Внимание, Ян!

Они вышли из дверей друг за другом. Офицеры СМЕРШа! Потрясающее зрелище. Сине-красная парадная форма невероятной красоты, зловещие очки, поджарые тела, гордая походка и общее впечатление опасности, исходящей от них, делали эту картину завораживающей. Я подумал, что никакой это не СМЕРШ — это личная гвардия Люцифера, просочившаяся из ада в мир живых… Я буквально залюбовался этой хищной красотой.

— Пронин третий по ходу! — закричал агент. — Стреляй! Стреляй!

Мощный свист тормозов вспорол привычный гул улицы. А дальше все было, как в замедленном кино. На мгновение все обернулись на этот звук, но только не я; в моей голове сверкнула мысль, что это Сика-Пука на своем «Запорожце Мустанге» совершает экстренное торможение, чтобы вытянуть нас отсюда. Поэтому я не оборачивался; в этот момент я стряхнул с оружия Чебурашку, а в следующее мгновение две пули впились в левую грудь Пронина. Он еще продолжал падать на асфальт, а я рукояткой пистолета уже ударил в лоб развернувшегося ко мне человека в штатском и тут же открыл огонь из «Ruger Mini», целясь чуть выше голов, и начал отступать к «Запорожцу». Уродливый автомат своим хриплым кашлем заставил попавших на линию огня упасть и откатиться в укрытие…