Алесь Куламеса - Быть рядом

Следующим был набор писем для похоронок из министерства обороны. Полгода назад император распорядился, чтобы к похоронке прикладывали письмо с его личной подписью.

Император раскрыл папку и достал первое письмо:

«С превеликой скорбью сообщаем Вам, что Ваш сын погиб во славу Родины. Его смерть не была напрасной, ведь он отдал жизнь за спокойный сон наших подданных. Гибель Вашего сына тяжело отзывается в нашем сердце. Мы соболезнуем Вашей потере и всей душой с Вами».

Неожиданно император отшвырнул письмо на стол и, вскочив из кресла, заметался по комнате, шипя сквозь зубы что-то неразборчивое. Через минуту он плюхнулся обратно, одним движением выхватил из ящика стола несколько листов чистой бумаги и принялся писать.

«Дорогая..».

— Не то! — император отшвырнул лист.

«Уважаемая..».

— Глупости! — второй лист отправился за первым.

В третий раз император написал просто имя и отчество матери погибшего солдата и продолжил:

«Ваш сын погиб. Поверьте, мне так же сложно писать об этом, как Вам читать, даже сложнее. Гибель каждого солдата в этой войне я воспринимаю так, словно они мои дети».

Он оторвался от письма и взглянул на объёмную фотографию своих детей. Её сделали совсем не давно, за два дня до того, как средний сын отправился в действующую армию на юге. Вслед за старшим. Императрица ругалась беспощадно, но он разрешил сыновьям поступить так. Более того, император гордился тем, что они не только служили в штабе, но и принимали участие в боевых действиях.

А чтобы династия не прервалась, он держал младшего подле себя, окружив его максимальной заботой.

Император тряхнул головой и продолжил: «Я знаю, что никакие слова не заменят Вам сына, и поэтому не буду их писать. Я лишь смею надеяться, что когда-нибудь вы поймёте и, может быть, простите меня. Ваш император».

Он быстро, чтобы не передумать, отложил письмо и взялся за следующее. Сегодня он решил всем ответить собственноручно, не размениваясь на короткие подписи под набранные неизвестно кем тексты.

За окном слабо шелестела выгоревшие на июльском солнце листья.

— Здравствуй, отец, — сказал император белому надгробию, присаживаясь на маленькую скамеечку, вкопанную рядом. Он часто приходил сюда, когда ему нужно было подумать или выговориться. На могиле отца император чувствовал себя спокойнее, чем где бы то ни было.

Какое-то время император молчал.

— Знаешь, отец, — начал он, наконец, — когда ты сказал мне, что подданные редко понимают своего государя, я тебе не поверил. И не верил ещё долго. А потом — как всегда, с опозданием — понял, что ты был прав.

На шершавую поверхность надгробия выпрыгнул кузнечик и замер, шевеля усами. Император усмехнулся:

— Знаешь, отец, а ты делал очень похоже.

Кузнечик прыгнул в сторону, император проследил за ним взглядом:

— Мне иногда тоже хочется вот так прыгнуть и исчезнуть, чтобы никто не видел, где я, и не мог найти.

Император вздохнул.

— Мы давно могли бы закончить эту войну. Ещё два года назад. Но я тяну. Я намеренно тяну. Подданные не понимают в чём дело. В армии уж начались разговоры о перевороте. Да, вот так — тебя на трон посадили, меня снимут. Эх…

Он махнул рукой, будто разговаривал с живым человеком. Надгробие никак не отреагировало.

— Я тяну, отец. Потому что мне нужна эта война. Многие думают, что на ней зарабатываются деньги, но это не так. Любого, кто наживается на этой войне, арестовывают и сурово наказывают. Мне эта война нужна не для наживы.

Подул ветер. Император подставил ему лицо и подумал, что это очень похоже на то, как в детстве отец дул ему на лицо, а он закрывался ручонками и смеялся.

— Мы ещё очень слабы. Экономика, конечно, выправилась, но сделать предстоит очень много. Армия ужасно запущена. Как бы я не старался, чтобы не делал, но всё равное — всех наших ресурсов не хватит, чтобы её перевооружить как следует в ближайшие пять лет. Мы ещё не оправились от Смуты. А враги вокруг точат зубы. То территорию потребуют, то снижения цен на наше сырьё. Шакалы.

Император коротко ругнулся.

— Мне нужна эта война. Я прогнал через неё почти всех кадровых офицеров и больше половины призывников. В стране сейчас почти шесть миллионов обстрелянных, опытных солдат. Они умеют воевать, они — наша последняя надежда. Вот поэтому я и тяну.

Он замолчал.

— Одного боюсь — а вдруг всё это зря? Вдруг не будет нападения и тогда получится, что я зря губил солдат. И без того тяжело похоронки подписывать, а так получится, что из-за моей глупости люди погибли. Как бы ты поступил на моём месте?

В повисшей паузе было слышно, как вдалеке раздалась трель горна — это разводящий давал команду сменять караулы у дворца.

— Думаю, ты сделал бы правильно — закончил бы эту войну и будь что будет.

Император поднялся, подошёл к надгробию и прикоснулся к нему губами.

— Спасибо, что выслушал.

И вышёл, притворив за собой низенькую калитку ограды.

Помощник ворвался в кабинет без стука, словно его кто в спину толкнул.

Значит, что-то случилось.

— В-ваше величество, в-ваше величество, — заикаясь начал помощник.

— Говори внятно, — приказал император, а мысленно сделал себе замечание, что держит у себя эдакого мямлю.

— Война, ваше величество! — выпалил помощник. — Только что по нам нанесли ракетный удар!

Император сжал пальцы, сломав перо.

— И?

— Семьдесят процентов ракет уже сбито. По остальным данных пока нет.

— Ясно. Немедленно приступить к выполнению директивы «Сорок один-бис». Далее — всех министров ко мне. Сейчас же. Выполнять.

Помощник выскочил из кабинета. Император откинулся на спинку кресла.

«Началось, — подумал он, прикрыв глаза. — На-ча-лось. Значит, не зря. Господи, не зря, значит». И сглотнул комок в горле, чувствуя, как подступают к глазам слёзы.

— Сеня, он вчера опять приходил, — сказала Любовь, ставя перед мужем чугунок с двумя вареными картофелинами. Каждая — размером с небольшую дыню.

Семён вздохнул и покосился на сына Митьку. Тот увлечённо стругал найденную недавно корявую ветку — делал очередного динозавра. Однако на словах матери ребёнок замер, прислушиваясь.

— Пойдём на двор.

Женщина прихватила туесок с зерном и вышла за мужем.

Он остановился возле бывшего свинарника, в котором сейчас хранилось сено для козы, и грыз травинку. Люба сыпанула горсть зерна трём пеструшкам и петуху и отдельно — наседке с цыплятами.

— Как узнала? — нетерпеливо спросил Семён.

— Возле ручья следы от ботинок. Я… Сень, я боюсь.

Мужчина дожевал травинку и выплюнул зелёный комок:

— Не стоит. К нам сюда он не попадёт — колючки дядя Ваня не пожалел.