Питер Дэвид - Сэр Невпопад из Ниоткуда

Энтипи стянула с кровати вторую простыню и закуталась в нее с ног до головы. Четким, размеренным шагом подошла к двери. Представьте, вид у нее в этом более чем странном одеянии был величественный и вполне элегантный. Она уверенно взялась за ключ, но я крикнул:

— Остановись! Не делай этого!

— Сохранить все в тайне не удастся, — оглянувшись, спокойно возразила она. — Ты так орал, что весь дворец перебудил. Мертвого бы из могилы поднял! — Укоризненно покачав головой, она повернула ключ и распахнула дверь. — Не говоря уже о…

На пороге стоял ее отец.

При виде принцессы, укутанной в простыню, он нахмурился и едва заметно качнул головой. Король успел накинуть короткий плащ поверх белоснежной рубахи до пят. На голове его красовался ночной колпак с кисточкой. Из-за плеча монарха озабоченно выглянул сэр Юстус, также в ночной рубахе и плаще, однако без колпака. В руке рыцарь держал обнаженный меч. Позади Юстуса смущенно перетаптывались с ноги на ногу два стражника. В иной ситуации я непременно почувствовал бы себя польщенным тем, что сам монарх, разбуженный в столь ранний утренний час моими воплями, покинул спальню и поспешил мне на выручку. Теперь же я с охотой пожертвовал бы этой великой честью в обмен на возможность навести на всю крепость такие чары, чтобы все, кто находится в ее стенах, оглохли хоть на пару минут.

Банкет закончился поздно, и все его участники, не исключая и короля с Юстусом, отдали должное великолепным винам, которые буквально рекой лились во все время пира, и потому неудивительно, что у его величества и сэра рыцаря, когда они заглянули в мою спальню, вид был довольно сонный. Но стоило им увидеть у порога Энтипи, закутанную в простыню, и взоры обоих тотчас же прояснились. Меня они тоже заметили. Не сомневаюсь, я был в те мгновения едва ли не белее той простыни, в которую завернулся, и здорово смахивал на заблудившееся привидение.

— Что случилось? — негромко вопросил сэр Юстус.

Король сердито сдвинул брови. Стражники за их спинами наклонили головы, чтобы скрыть ухмылки. И правильно сделали: заметив на их лицах признаки столь неуместного и непочтительного веселья, король мог бы мигом их вышвырнуть из крепости. Хорошо, если живыми…

— Невпопаду приснился страшный сон, отец, — с невинным видом сообщила Энтипи.

Его величество, представьте себе, мгновенно взял себя в руки и самым будничным, даже весьма любезным тоном осведомился:

— Тебе приснился кошмар, а, Невпопад?

Кое-как выбравшись из кровати, я подошел к порогу и с поклоном ответил:

— Он… до сих пор еще продолжается, ваше величество.

И это был один из редких случаев в моей жизни, когда я нисколько не покривил душой. Сэр Юстус ледяным тоном процедил:

— Быть может, ее высочеству теперь всего лучше было бы проследовать в свои покои?..

— Да, безусловно, — с важностью кивнул король. Трудно было определить по тому тону, каким это было произнесено, успел ли он уже примириться с тем, чему стал невольным свидетелем, или просто сумел скрыть свою ярость.

Энтипи наклонила голову в знак согласия и, оглянувшись, нежно прощебетала:

— Увидимся позже, любовь моя. — И послала мне воздушный поцелуй.

У меня все в душе перевернулось, но я себя заставил помахать ей в ответ.

Она выскользнула в коридор и, обогнув своего отца и остальных, быстрыми шагами удалилась.

Рунсибел обвел мою спальню мрачным взором, от которого не укрылся ворох одежды на ковре у кровати. Потом его величество соизволил взглянуть на меня. О, если бы… если бы он вознамерился сейчас меня умертвить, я с величайшей готовностью подставил бы грудь и шею под удары его меча. Но на уме у его величества, к сожалению, не было ничего подобного. Да и меча он с собой не прихватил. Я потупился в ожидании сурового выговора. Долго ждать мне не пришлось.

— Невпопад, — медленно и веско произнес Рунсибел. — Некоторые склонны смотреть сквозь пальцы едва ли не на любые шалости молодежи. И относиться с большой снисходительностью даже к любовной несдержанности юнцов и юниц. Не сомневаюсь, многие стали бы утверждать, что поскольку вы с Энтипи обручены, то вам дозволительно в преддверии венчания вести себя как заблагорассудится. Если бы я мог отнести себя к числу упомянутых лиц, готовых потворствовать распутству и блуду, уверен, это значительно упростило бы твою жизнь… равно как и мою. Однако я придерживаюсь совершенно иных взглядов. Итак, соизволь явиться в зал Справедливости в девять поутру. Потрудись не опаздывать. И оденься соответственно. Если это тебя не слишком затруднит.

— Слушаюсь, ваше величество, — промямлил я, еще ниже склонив голову.

Дверь за королем закрылась. Последним, что я увидел, была злорадная усмешка, мелькнувшая на лице Юстуса.

Я бросился на кровать и невидящим взором уставился в потолок. И сказал с протяжным вздохом:

— До чего же неохота присутствовать на их семейном сборище.

Я не завтракал. Аппетит совсем пропал. Вам бы, поди, тоже кусок в рот не полез, очутись вы на моем месте.

Одеваясь, я вдруг вспомнил слова ее величества, что Энтипи характером уродилась в отца. Я еще тогда невольно отметил про себя, каким странным тоном она их произнесла, но особого значения этому не придал. А теперь выходило, что не зря я уловил в том кратком разговоре нечто необычное. Понятно, в чем было дело.

Рунсибел вовсе не отец Энтипи.

От мысли, что король мог оказаться одним из тех, кто учинил насилие над моей матерью, я давным-давно отказался. Маделайн его-то уж наверняка узнала бы, а кроме того, все, кто меня окружал, в подобном случае не преминули бы мне сообщить, что я хоть и ублюдок, но, вполне вероятно, — королевских кровей. Та же самая Астел наверняка не раз об этом упомянула бы. А кроме того, я за время службы при дворе пришел к выводу, что Рунсибел, при всех его недостатках, просто не мог опуститься до такой низости. Это было ну совершенно не в его духе.

Что, в свою очередь, означало только одно — кто б ни был мой родитель, он не только изнасиловал в числе прочих мою мать, но и с королевой путался…

Учитывая, сколь нелестным было мое мнение о морали и повадках сильных мира сего, как велика была моя ненависть к рыцарям и придворным, когда судьба привела меня в крепость, я до сего момента пребывал в уверенности, что подобное отношение к знати, к власть предержащим никогда не изменится к худшему. Потому как хуже уже некуда. Но оказалось, я заблуждался, ибо выходило, что королева Беатрис, которую я всегда считал женщиной достойнейшей во всех отношениях, образцом добродетели, которую я всегда мысленно ставил неизмеримо выше всех, кто ее окружал, на деле являлась… Не скажу кем. Сами догадаетесь. Боже, как горько было это осознавать! Я попытался построить логическую цепь своих рассуждений таким образом, чтобы виноватым оказался его величество, а королева была бы оправдана. Но ничего из этого не вышло. Беатрис рухнула с пьедестала, который я воздвиг для нее в своей душе.