Андрей Ильенков - Флудий & Кузьмич

– Ясно! Тогда слушай мою команду! – привычно отчеканил командным голосом, довольный сложившимися обстоятельствами егерь, – сейчас мы быстренько это дело отметим, затем я с Фёдей отлучусь на важное секретное мероприятие, ну, а после, как получится, видимо, ближе к ночи – продолжим, как говорится, в тесном семейном кругу – всё одно завтра выходной.

Возражений не последовало, и мы в строгом соответствии с заведённым с незапамятных времён ритуалом помолвки управились за час; при этом, дражайший Мудриус, вашему покорному слуге пришлось наравне с Кузьмичом и Петровной (Наденька – вот ведь сила воли – лишь пригубила) принять на впалую от чреды испытаний грудь три стопки харловки. Затем мы, взяв с собой закусок, разносолов и четверть (бутыль – равная 1\4 объёма 10-ти литрового, хозяйственного ведра) встали из-за стола, пообещав, всенепременно вернутся.

– А не много ли? – аккуратно постарался заметить я Кузьмичу, кивая на ёмкую бутыль с харловкой, помятуя о её одновременно чудесных и ужасных свойствах исключительно в целях минимизации возможных непредвиденных обстоятельств негативного характера в свете грядущего сабантуя.

– Федь, ты как будто бы снова не на Земле родился: мы хоть народ особо и не пьющий, но уж если чего отмечаем, то во всю ивановскую – одни близнецы чего стоят – им это вообще как слону дробина – так что как бы за второй бежать не пришлось.

– Да это я так… шутейно, – глупо улыбнулся я, осознав, что в очередной раз прокололся, как воздушный детский шарик о ежовые иголки.

– Ну да, зятёк, ну да…- хитро прищурился Кузьмич, и мы взяли, ставший уже для меня привычным, курс на кузницу.

И, тем не менее, лично мне было уже и счастливо и весело и вообще, казалось, что жизнь – это замечательная штука, и она – только начинается, не смотря на все связанные с ней передряги.

Таким образом, мало того, что мы опоздали на четверть часа, так и явились под небольшой мухой, что не ускользнуло от наблюдательных глаз Ломакина, который к тому времени смастерил стол из рихтованного капота неопределённой модели и уже успел сервировать его, разложив принесённую Алексеем снедь, добавив собственных запасов из кузнечного погреба:

– Что, братцы, не утерпели?

– Эх…Петька…Петька! – сиял, не скрывая радости и гордости Кузьмич, – а знаешь ли ты, харловский гений, что теперь Фёдор Фомич, мне фактически зять?!

– Ну?! – искренне удивился Ломакин, обрадовавшись, видимо, ещё и тому, что теперь я буду вынужден часто гостить в деревне, к его несомненной исследовательской пользе.

– Вот тебе и «ну»! – весело отфутболил Кузьмич, – так что, ребятушки, нынче в двойне праздник: гульну – не обессудьте ежели что, да и укатался за эту неделю как колобок по буеракам – роздых нужен.

– Раз нужен отдых – то чего тянуть – приступим, товарищи непосредственно к процессу, – бодро скомандовал я, вслед за егерем выкладывая душистые разносолы и неподъёмную четверть харловки на стол, руководствуясь известной мудростью, что чем «раньше сядем, тем раньше выйдем».

И мы сели. Но лучше бы нас сразу, до празднования, реально упаковали в кутузку суток на 15-ть в соответствии с местными традициями уголовно-процессуального права, а затем трезвыми и относительно отдохнувшими выпустили на волю, ибо в итоге нашего загула прямой и косвенный ущерб имуществу, здоровью, нереализованным во время планам на порядок превысил, те не забываемые во веки вечные ощущения одновременного безудержного веселья и слёзной печали, высокого философствования и пустопорожнего трёпа, неожиданному выбросу энергии в виде тех или иных «приключений» на свою задницу и неминуемое за этими опустошение столь свойственные русскому застолью особливо в рамках тёплой дружной мужской компании.

Но, как верно замечено в житейских мудростях аборигенов: «Знал бы прикуп – жил бы в Сочи», а не в какой-нибудь Тьмутаракани (к Харловке – это, разумеется, не относится благодаря удивительной красоте места её расположения на Земле и высоким моральным качествам подавляющего числа людей там проживающих). Таким образом, снова положившись на местный авось, я, уже не раз, за истекающую неделю дававший себе клятву максимально ограничить потребление алкоголя, в итоге, в силу слабости своего характера – таки умножил риски, связанные с выполнением возложенной на меня ответственной миссией ВВС и едва не провалил оную, как последний двоечник экзамен.

В общем, на первые три традиционных в подобных ситуациях тоста и сопутствующее им обсуждение текущего положения дел в стране и в мире ушло около трети принесённой бутыли (стаканы в кузнице были раза в два по более тех, из которых мы пили в доме Кузьмича) и около часа времени. Это я помню почти наверняка, ибо после третьего вливания едва насмерть не подавился редиской, когда Кузьмич рассказывал историю о том, как однажды на войне его с взводом наглухо блокировали фашисты в одном городке; но они, мало того, что сумели благодаря хитрости и находчивости незаметно для врага уйти по канализации из окружения, но и, геройски вдарив по его тылам, – полностью уничтожили его. При этом братья-богатыри в свойственной им философско-партизанской манере преимущественно слушали разговоры и молчали, а, соответственно, я, егерь и Ломакин, как могли, хаотично генерировали темы дискуссий.

Далее. Только мы разлили по четвёртой стопке, как в ворота кто-то гулко постучал и через мгновение, не дождавшись ответа, в них ввалился необычайно грузный человек пятидесяти лет в форме и одышкой, оказавшийся впоследствии местным участковым капитаном Прилипаевым.

– Василич! ты ли? – глазам своим не верю, какими судьбами, дружище? – обрадовался Кузьмич старому приятелю, – Петь неси стакан!

– Погоди…погоди, Кузьмич, остаканиваться – это дело…само собой никуда не денется, – тяжело дыша ответил милиционер, – сначала с жалобой разобраться надо…

– С какой ещё ж…жалобой? – ну её к лешему, после…давай за стол – глянь, как гуляем – красота! – не отставал от участкового весёлый егерь.

– Вань, ну что ты за человек?! – говорю же: кляуза на тебя и всю твою тёплую компанию пришла, а ему всё трын-трава – праздник видите ли у него, – нравоучительно и твёрдо отрезал капитан, однозначно дав всем нам понять что «делу время, а потехе – час».

– Ладно! чёрт с тобой: банкуй быстрей, а то харловка стынет, – согласился Кузьмич, закуривая для пущей основательности и всем своим уверенным видом показывая нам, мол, не ссыте, ребятушки, сейчас разберёмся и продолжим праздник.

– Давно бы так, – подкручивая к верху густые седеющие усы, удовлетворился Прилипаев, вынимая из голенища огромного жёваного сапога изрядно мятый листок. – Итак, зачитываю, господа-товарищи, слово в слово, что нынче поутру получил по почте: