Любен Дилов - Неоконченный роман одной студентки

— Хорошо, Борис, — прервала она его, потому что часики, видимо, развязали ему язык для дискуссий, подобно тому, как развязывает языки алкоголь. — Тогда отвези меня!

Однако фантаста огорчило, что она слишком быстро согласилась с его философией, и только коротким вздохом он подтвердил, что согласен навечно расстаться с нею.

— Куда?

— Я тебе покажу. Ну давай!

— Не могу, ты же знаешь, что я выпил, а у нас запрещено садиться за руль в таком состоянии.

— О боже мой! — подобно своей сопернице, воскликнула девушка из будущего. Так уж устроена человеческая память: легче всего мы воспринимаем то, что слышали от своих врагов. — О боже, что же теперь будет!

— Я вызову такси, раз ты так спешишь. Но почему бы тебе не остаться на несколько дней?

— Сия меня убьет.

— Ну что ты, если бы ты знала, какая это добрая, терпеливая душа!

— Борис, пойми, я не могу оставаться здесь ни минуты! — она топнула ножкой точно так же, как порой это делала Сия.

Исполненный горделивого сияния обретенного им бесконечного времени, он едва-едва двигался, и Циана подумала, что будет очень важно сообщить на астероид «Габрово» об этом наблюдении: очевидно, алкоголь активизирует действие часиков-аккумулятора, растягивая ощущение времени. Бывший историк, наверное, битый час подтягивал телефон к себе, набирал номер, а потом с ленивой самовлюбленностью шутил с телефонисткой:

— Алло, девушка, вы любите фантастику? Тогда вы меня поймете. Так вот, значит, одному фантасту позарез нужно такси, чтобы отправиться в будущее за новыми темами. Можно будет это быстренько устроить? — и довольно хохотнул. — Да-да, вот именно! Большое спасибо! — и нестерпимо медленно продиктовал свой адрес.

Такси прибыло фантастически быстро для Софии второй половины двадцатого века. Борис, разнежившись в своем безначальном и бесконечном времени, не успел упаковать бутылки, а потому, несмотря на протесты гостьи, что одной бутылки предостаточно, схватил целую сетку. Но когда нам хочется поскорее выпроводить кого-либо, мы становимся необычайно щедрыми.

В машине они говорили между собой тихонько и недомолвками, чтобы шофер не отвез их в какое-нибудь другое место. Борис, не сумев побороть в себе мелкое тщеславие, спросил Циану, читала ли она что-либо из его произведений. Однако Циана ответила, что надеялась прибыть до того, как он начнет писать, и фантаст понял: она тоже боялась разочарования.

— Но профессор прав, — добавила она. — Думаю, он нарочно привременил меня позднее, потому что несколько раз говорил мне: «Не пытайся изменить судьбу, которая уже зарегистрирована в компьютерах. У нас нет на это права».

В темноте фантаст взял ее за руку и нежно погладил — в утешение или как бы в подтверждение того, что так действительно лучше. Ему было очень неловко, он чувствовал, что прогоняет девушку, и в то же время сознавал, что будет горько сожалеть об этом.

— А что-нибудь другое из нашей литературы?

— Читала, конечно, смотрела ваши фильмы, это входило в подготовку, — ответила хрононавтка и, вероятно, все еще страдая от поражения, опять заговорила о любви. — Странные вы люди, какие-то нелогичные. Прячете любовь, стыдитесь ее, а преступления выставляете напоказ. Стесняетесь описывать самое святое действо, дающее жизнь новому человеку, а в то же время детально и с наслаждением изображаете в своих книгах и фильмах убийство человека сотнями самых изощренных способов. Извращение какое-то, что ли — не понимаю.

Отвернувшись от него, она смотрела в окно, где фары встречных автомашин свирепо впивались в темную плоть ночи. На этой планете природа и по ночам не находила покоя.

— Да, пожалуй, твои рассуждения интересны, но я не могу до конца с тобой согласиться, — сказал писатель, почувствовав себя уязвленным: хотя он и считал себя гуманистом, в его книгах, наверное, тоже было больше жестокости, чем любви.

— Вовсе не обязательно мне возражать, в общем-то это ваше дело. Я не имею права вас судить. Если кому вы и должны возражать, так это только самим себе.

— Циана, милая, ты не сердишься на меня?

— Глупо сердиться на свое прошлое, — ответила она и вдруг непонятно отчего рассердилась: — Будь на то моя воля, я бы раз и навсегда разделалась с этим прошлым!

Она сжала руку фантаста с такой силой, будто схватила прошлое за горло.

— И я так думаю, — внезапно поддержал ее шофер. — Конечно, большая глупость, но вот на тебе: кадровики до сих пор не могут мне простить грехов моего деда, а ведь он умер, когда меня и на свете-то не было.

Историк из будущего не поняла, на что жалуется шофер такси, писатель же предпочел не выражать своего отношения к кадровым проблемам настоящего. Поэтому он спросил:

— Далеко еще?

Циана достала из потайного карманчика миниатюрный электронный компас.

— Прошу вас, остановите точно через километр!

— Надо же, какая точность! — заворчал шофер, недовольный тем, что пассажиры не поддержали его разговор. — А где остановиться прикажете? В чистом поле? А где мне развернуться, это же автострада, может, машину через заграждение перенести? Развилка будет только через двадцать километров.

— Я же вам сказал, что оплачу и обратный путь и даже сверху накину, — успокоил его фантаст. Однако шофер и не думал успокаиваться, потому что не знал, сколько будет это самое «сверху» и, чтобы уточнить его размер, заворчал, что за это время он мог десять раз обернуться по городу. А между тем, при той скорости, на которой они ехали, они проскочили положенный километр, и Циана крикнула ему остановиться.

Когда автострада остается за спиной, поле становится настоящим ночным полем-оно спит могильным сном, кое-где очерчиваются затаившиеся призраки редких кустов, далекими обелисками высятся деревья. Циана первой храбро ступила во тьму, и фантаст поспешил взять ее под локоть, потому что она спотыкалась на каждом шагу. Ему пришло в голову, что она точно так же спотыкалась, бедняжка, в его времени, пока не попала в милицию, а он отрекся от нее. Теперь его охватило мучительное чувство, будто он отрекся от самого себя, и если отпустит ее, то навсегда останется одиноким, затеряется в этом темном и враждебном поле. Ему захотелось сказать все это девушке, но у него вышло совсем другое:

— Прохладно. Ты легко одета.

— Не страшно.

— Где твоя машина?

— Прибудет. Ты возвращайся, а то шофер будет беспокоиться.

— А вдруг машина снова даст разброс? — сказал он, сам не зная, чего больше в его словах — беспокойства или надежды.

— Когда вызываешь пеленгатором, она прибывает точно.

— А как ты ее вызовешь?

— А, нет, не скажу! Сам придумай, если хочешь описать.

— Неужто будущее ничего не скажет мне на прощанье?