Сергей Бережной - Моривасэ Моногатари

Однако, сколько ни принимай во внимание интеллектуальную изощрённость составителей пакета заданий, находящая в «жопе» буква «ё» вызывала более сомнений, нежели давала ключей к их разрешению. Сохраняло ли слово с этой буквой своё исходное значение? Возможно, посыл, на котором базировалось задание, с этой буквою приобретал иной смысл, возможно, более духовный, нежели телесный? Следовало ли предположить, что указанный посыл на деле представлял собой стимул к духовному подвигу, столь приличествующему как самураю, так и, скажем, порядкоохранителю?..

Стоп-стоп-стоп, вдруг остановил себя Цюрюпа Исидор (а на самом деле это гипсовый Будда, наблюдавший за мыслями самурая с тумбочки в его квартире, не выдержав, слегка скорректировал траекторию полёта его мысли), а не клинит ли меня, часом, на ерунде? Эдак можно докопаться и до мирового заговора, что было бы малоуместно в том случае, если речь идёт всего лишь об опечатке... (Будда успокоился) Но если это всё-таки не опечатка и мировой заговор действительно существует... (Будда напрягся) Может быть именно так, через «жёпу», и проявляют себя мировые заговоры? (Стон Будды сотряс астрал) Да нет, что это я... (Астралотрясение прекратилось) Фигня же... (Ну слава Будде, подумал Будда)... Надо просто написать эту идиотскую объяснительную, чтобы меня отпустили.

Услышав сию мысль, Будда счёл её свидетельством близящегося просветления самурая, и на радостях решил ему помочь, и даже весьма. Вместе у них получилось следующее.

Я, Цюрюпа Исидор, самурай дома Мосокава, паспорт номер такой-то, выданный тогда-то органом таким-то с соизволения Будды, подтверждаю, что действительно послал порядкоохранителя такого-то в ж ёопу, при этом произнеся посыл с максимальной категоричностью, не подразумевающей для посылаемого возможности как бы то ни было уклониться от следования по предначертанному ему пути. Тем самым мною было нарушено гарантированное Конституцией право гражданина (по совместительству — порядкоохранителя) на свободу передвижения , аминь. Целиком и полностью признаю, что произнеся формулу послания, я принял на себя ответственность за дальнейшее продвижение и пребывание порядкоохранителя такого-то по месту посыла, каковой ответственностью я тут жезлостно пренебрёг, не обеспечив посланному достойных условий существования в названном месте и не обозначив ему ясных критериев прекращения действия посыла (условно-доср аочного или по отбытию полного ср аока [да что ж такое, я прямо не знаю, подумал Цюрюпа Исидор] заключения), что неминуемо приведёт к неограниченному по времени пребыванию порядкоохранителя такого-то в указанном ему месте.

В то же время прошу принять во внимание ряд смягчающих обстоятельств, частично снимающих с меня вину за нынешнее достойное подопытноговсяческого сожаления состояние порядкоохранителя такого-то. Во-первых, мною не была названа конкретнаяне было названо лицо, являющееся владельцем указанного порядкоохранителю места; вследствие чего у посланного была возможность выбрать наиболее соответствующий его духовнымзапросам пункт пребывания. Во-вторых, мною не был назначен момент начала движения в направлении оного пункта, что оставляло порядкоохранителю такому-то возможность отложить исполнение посыла на сообразный ему сраок[да блин!, подумал Цюрюпа Исидор] период. Приведённые факты свидетельствуют, что нарушение мною конституционных прав порядкоохранителя такого-то не носит особо тяжкого характера, так как не лишает его совершенно возможности реализовать конституционные права даже в рамках данных ему предначертаний.

Некоторое время самурай размышлял, следует ли затронуть в объяснительной проблему ущемления избирательных прав порядкоохранителя такого-то вследствие отсутствия по месту нынешнего пребывания оного избирательных участков, но документ и без того получался громоздким, и даже весьма. Поэтому он просто приписал снизу «Извините, если кого обидел» , сдал сочинение и откланялся.

Были впоследствии объявлены результаты олимпиады или нет, никто ему так и не сообщил. Господин Мосокава сразу обо всём забыл, ибо дело было, право, пустяшное. Сам же самурай особого любопытства на этот счёт не проявлял, ибо возможной победы с такой темой стеснялся, а маловероятной неудачи — тем более.

И потом, мировой заговор всё ещё оставался веро ёятен, что бы там Будда ни думал.

И даже весьма.

Однажды самурай (впрочем, тогда ещё не самурай) Цюрюпа Исидор стоял в очереди на получение квартиры, но это было давно и кончилось ничем. Свой номер в очереди (который не менялся очень долго) он уже не помнил, потому что номер был воистину велик, а память на числа у самурая была соответствующая его статусу — то есть, без надобности. Номер был единственным, что привязывало его к той очереди, и самурай расстался с ним (и с нею) без малейших сожалений.

У других людей, однако, пребывание в очередях становится временами значительной частью их гражданской активности. Возьмём, скажем, Такэто Нутипа, доброго соседа самурая Цюрюпы Исидора из квартиры снизу. Такэто Нутипа чувствует себя в очередях много лучше, чем дома, ибо в очередях у него есть перспектива, которой дома у него нету. Выстояв очередь, даже самую протяжённую, Такэто Нутипа никогда не чувствует себя усталым и подавленным. В прошлом, конечно, такое случалось, не забыты ещё времена, когда в ходу были рекламные призывы «только по два пузыря на рыло» и «за мной сказали не занимать (здесь очень сильное эхо)». Тогда прохождение очереди могло и не привести к получению человеком желанного удовлетворения. Но такого с добрым соседом Такэто Нутипа уже давно не случается.

Другое дело — очередь, которую собирает в своей приёмной какой-нибудь государственный муж. Длина очереди в таких случаях имеет большой поучительный смысл и характеризует значение государственно-мужнина поста. Чем протяжённее очередь на приём, тем выше важность принимающего. Поэтому размеры таких очередей и скорость продвижения в них приближаются часто по характеристикам к той самой квартирной очереди, в которой состоял в своё время самурай Цюрюпа Исидор.

В то же время, довольно трудно представить себе человека, который, подобно доброму соседу Такэто Нутипа, чувствовал бы себя и в таких очередях оптимистично и жизнерадостно. В общении с государственными мужами (а временами и с государственными жёнами) вообще нет ничего приятного, это всегда процедура исключительно вынужденная и крайне мучительная именно своей неизбежностью. А теперь прибавьте к этой пытке стояние в очереди на неё, и вы поймёте, почему рассказанная далее ужасная история непременно должна была произойти.