Андрей Синицын - Поваренная книга Мардгайла

— Но у нас практически нет пищи! Прошло три дня. Сколько мы протянем на остатках биологической массы? Неделю? Полторы? А что мы будем делать дальше?

— А дальше мы сожрем тебя, — я стараюсь говорить тихо, но как можно убедительнее. — Во-первых, пища. Во-вторых, тишина.

Все снова хихикают. Взбрык, похоже, начинает осознавать, что последнее время надоедает своей болтовней больше обычного.

— Действительно, Взбрык, ты думаешь только о худшем варианте, — сказал Дельф. Наш врач. Толстый, мохнатый, полутораметровый медвежонок с планеты Шалонг. Больше похожий на плюшевого, чем на настоящего. — Нас может услышать какой-нибудь корабль, проходящий поблизости. Тебе нужно отвлечься. Нам всем нужно отвлечься. Давайте сыграем, что ли, во что-нибудь…

Все, как будто, поддерживают эту идею, перебираются за большой круглый стол. Все кроме Маринга — нашего геолога, с планеты Серкупис. Сутулый, узкоплечий, двухметровый риарвон, голова как у черепахи срослась с шеей, висит ниже плеч. Рот с костяными наростами там, где по идее должны быть губы, больше напоминает клюв. Четыре глаза изредка произвольно лениво моргают. Если убрать конечности, Маринга можно принять за толстого червя. Он, как и прежде, тихо сидит в своем любимом кресле, в дальнем левом углу.

— Сергей, присоединяйся, — машет мне Люч.

Я отрицательно качаю головой, снова закрываю глаза и прислоняюсь затылком к мягкой стене кают-компании. В моем мозгу, словно закольцованный видеоролик, снова и снова прокручивается катастрофа. Это похоже на наваждение. Я ничего не могу поделать…

Слышу какое-то оживление, открываю глаза. За столом никто не играет. Но галактическая сборная ученых вроде бы приободрилась. «О чем же они разговаривают? — Прислушиваюсь… — Идиоты! На станции есть практически нечего, а они завели треп о кулинарии».

— …когда пассируешь ватункок, самое главное равномерно помешивать в течении пятнадцати минут, — рассказывает Дельф.

— Ерунда все это, — перебивает Дершог. — Вы просто никогда не пробовали тушеного артулунка. Это просто песня. Главное — не суетиться и терпеливо выполнять все операции. Берешь спинку артулунка и вымачиваешь ее в соусе…

Дершог замолчал на полуслове. Ученый мир медленно повернул головы и посмотрел на Патакона. Пухленький, розовый артулунк (наш химик с планеты Цыкип, не будь прямоходящим и не имей продолговатой, овальной головы, — вылитый поросенок) весь съежился, словно надеялся остаться незамеченным, если будет меньше… Конечно же это была шутка. Но в нашей ситуации уж очень сильно она выглядела как толстый намек на тонкие обстоятельства.

— Извини, я… не хотел… — неловко сказал Дершог. Патакон молчит. Если бы у него был с собой «шелест», я бы подумал, что он под столом снимает его с предохранителя.

— Ну, не подумал, что уж теперь!.. Мы действительно ели артулунков. Только это было на Гольтикапе. На Гольтикапе артулунки не обладают интеллектом, не умеют разговаривать, ходят на четырех конечностях и ведут стадный образ жизни! Кто мог представить, что где-то во вселенной живут артулунки, которые не то что разговаривают, а успешно осваивают галактику?

Артулунку эти доводы как будто казались неубедительными. Он как прежде сидел и тихо посапывал.

— Ну, хочешь, я отдам тебе свой жог?! — как последний аргумент предложил Дершог.

— Хочу, — спокойно ответил Патакон.

Жог у таркаров считается священным оружием. Он похож на обрез обычного охотничьего ружья, разве что трехствольный.

Дершог на мгновенье задумался. Очевидно, предложение было сделано сгоряча, под властью эмоций.

— Еще чего, — говорит Дершог. — Ты же никогда не убивал. Ты не знаешь, что это такое — отобрать жизнь. Нервная система у тебя тонкая. Сначала пристрелишь меня с перепугу, а потом совсем слетишь с катушек и начнешь убивать всех подряд.

— А ты убивал, — так же спокойно говорит Патакон. — Ты знаешь, как это сделать быстро. Ты привык убивать, чтобы выжить. Ведь ты не будешь долго сомневаться…

— Первый, кто нажмет на курок, отправится к праотцам, — объявляю я.

Таркары носят свои обрезы как дань ритуалу. Надежное, мощное оружие, с хорошей убойной силой, но по сравнению с моим плазменным «шелестом» — просто игрушка.

— Всех касается, — повышаю я голос. — Бардака не допущу. Независимо от моего отношения к кому бы то ни было из вас. Если возникнет необходимость, пристрелю даже Люча.

— А если жертвой окажется Сергей, — добавляет Люч, — это сделаю я. И лучше выкинуть из мозгов даже теоретические размышления о том, что кто-то успеет выстрелить дважды.

— Минуточку, — сказал Дершог. — Кроме вас двоих, оружие на станции есть только у меня. Вы что, действительно меня подозреваете?

— Тебе не кажется, что в сложившийся ситуации лучше отдать жог? — спросил я. — Кого тебе здесь бояться?

— Я никого не боюсь, — ответил Дершог. — Забрать у таркара его жог можно только в одном случае. Если он мертв.

— А зачем оружие Сергею и Лючу? — спросил Патакон.

— Я согласен, — поддержал его Взбрык. — Ситуация щекотливая. Нужно все оружие, которое есть на станции, выбросить в открытый космос.

— Хорошо, — говорит Люч. — Мы выбросим все оружие.

В кают-компании повисла тишина. Забрать жог у таркара… Чем не повод, чтобы открыть стрельбу. Не со зла. Нервы…

Смотрю на Дершога.

— Только не нужно намекать, что ты заберешь жог у трупа, — сказал Дершог и бросил на стол свой трехствольный обрез. Бросил с такой легкостью, что у меня даже закралось подозрение: нет ли у него еще одного?

Я не стал обдумывать эту идею. Просто забрал жог и мы все пошли к мусорной камере, после чего было решено устроить внеплановый прием пищевого белка — единственного съестного, что у нас осталось. Это помогло немножко сбить градус напряженности.

О сытости говорить не приходилось, но все-таки пища в желудке. Настроения общаться не было вовсе, и я почти сразу ушел в свою каюту.

Кусок пространства площадью в восемнадцать квадратных метров и потолком два тридцать… Я так привык к нему, что он стал мне родным. Здесь я чувствовал себя почти так же комфортно, как в своем двухэтажном кирпичном доме в Рыбинске, на берегу водохранилища. Стоя у иллюминатора, долго смотрю на бездну, усыпанную мириадами звезд. Я готов расцеловать того, кто предусмотрел иллюминаторы в жилых каютах. Если бы их не было, в замкнутом пространстве космической станции можно запросто сойти с ума. После катастрофы… Когда надежда на спасение так мала… До ближайшей обитаемой планеты четырнадцать парсеков, но расстояния не имеют значения. Стоя у иллюминатора и вглядываясь в звезды, чувствуешь себя причастным к огромной Вселенной, а не джином, законопаченным в бутылке, выброшенной в океан.