Вячеслав Шторм - Женить нельзя помиловать

Разумеется, после моего вопля все друзья вскочили и начали озираться по сторонам.

— Это что, сон? — пробормотал Римбольд, хлопая глазами. — Эй, кто-нибудь! Ущипните меня! Аи! Уберите это животное!

— Сам просил, — пожал плечами Бон, оттаскивая недоумевающего Ветерка. — Не слушай его, маленький! Хочешь сахарку?..

— У кого есть мысли на тему того, что тут произошло? — поинтересовалась Глори, когда мы через час приканчивали утренний чай.

Ответом ей было дружное пожимание плечами.

— Я так и думала. Тогда обещайте мне одну вещь, — тут моя жена сделала чрезвычайно серьезное лицо и закончила: — вы никогда, ни при каких обстоятельствах и никому об этом не расскажете!

В которой рассказывается о многочисленных преступлениях, совершенных нами на территории королевства Тилиана во имя одной длинноносой красотки

Столица королевства Тилиана — величественный град Флоридол расстилался перед нами во всем своем великолепии. В мощной фортификационной системе с бастионами, куртинами и зубчатыми галереями, по которым важно прохаживались арбалетчики, явно чувствовалось влияние близких соседей-гномов. Да и самих представителей горного народа, по уверению Римбольда, во Флоридоле хватало. И всюду — на насыпных террасах, спиралями опоясывающих город, на многочисленных клумбах, на балконах домов — цветы. И не просто какие-нибудь скромные фиалки или тюльпаны, а самые что ни на есть причудливые и изощренные анемоны, фрезии, плетистые розы и еще куча других ярких и пахучих растений, названий которых я не знал. Как сообщила нам Глори, у местных жителей изрядный бзик насчет того, что самая характерная достопримечательность их родины, данная ею богами, — камни всех размеров. А уж моей жене доверять можно — ее покойная матушка была урожденной принцессой Тилианской. С другой стороны, при условии того, что на территории Тилианы находятся богатейшие месторождения полезных ископаемых, а также самые крупные в мире золотые и оловянные прииски, ее граждане не бедствуют и могут позволить себе закупать у соседей дерево, плодородную почву, саженцы и вообще все, что душе угодно.

Флоридол был последним крупным форпостом цивилизации на нашем пути в Дальне-Руссианский Предел. Дальше простирались лишь дикие предгорья с одинокими поместьями, замками и убогими деревеньками пастухов. Именно поэтому мы не могли не посетить столицу королевства перед финальным отрезком пути. Никто не мог предположить даже приблизительно, когда в следующий раз удастся пополнить запасы. Наконец именно во Флоридоле, равно как и в любой другой столице, мы могли получить все абсолютно бесплатно, помахав перед носом у определенных горожан ясаком КГБ.

Памятуя о произошедшем в Кунгуре, Глори категорически отказалась отпускать нас с Боном куда-либо без присмотра. Парень слегка обиделся и заявил, что тогда он пойдет один, и не куда-либо, а во вполне конкретное святилище Ссуфа. Римбольд отправился хвастать друлловским браслетом перед какой-то дальней родней, а мы решили просто побродить по городу. Денек был на редкость погожий и радостный. Мы лакомились пирожными и засахаренными фруктами на увитых плющом балконах, гуляли, взявшись за руки, по террасам среди буйства зелени или просто болтали, сидя на лавочках у великолепных фонтанов. Именно там мы и услышали чудный женский голос, поющий что-то проникновенное, наполненное светлой грустью. Голос доносился со второго этажа изящного домика, украшенного лепниной, из-за непроницаемого шелкового, расшитого золотом полога.

— Везет же некоторым, — вздохнула Глори. — Вот что бы мне так не петь!

— Здорово звучит, — признал я. — Но не расстраивайся, по сравнению со многими — со мной, например, — ты поешь очень даже ничего. Жалко только — редко.

— Ничего — это пустое место! — фыркнула моя жена, у которой в тот день настроение скакало не хуже выдроскунса в брачный период. — Ты же знаешь, что меня просто бесит, когда я делаю что-то хуже других! По мне лучше вовсе не делать, чем делать… ничего!

Я пожал плечами. И в этот момент пение стихло, дверь изящного дома приоткрылась и из нее выскользнула юркая старушонка. Повертев головой, словно принюхиваясь, она быстро засеменила в нашу сторону. Приблизившись, бабка извлекла из складок платья сложенный вдвое листок бумаги и с поклоном протянула Глори.

— Что это?

— Моя госпожа велела передать вам записку, — проскрипела старая карга. — И дождаться ответа.

— Вы явно что-то напутали, — прищурилась Глори. — Во Флоридоле у меня нет знакомых. Кто ваша госпожа?

— Леди Сирина ле Берж. И я ничего не напутала.

— Фамилия известная, — подняла брови моя принцесса, — но мы не знакомы.

— А кто такая эта Сирина? — заинтересовался я.

— Понятия не имею. Говорю же, лично я ее не знаю. А что до остального, она принадлежит к одному из самых знатных и влиятельных семейств в королевстве. Мама рассказывала, что в юности Камилла ле Берж была ее камеристкой и близкой подругой.

— Камилла ле Берж — покойная матушка моей госпожи, — с новым поклоном вставила бабка.

— Вот даже как? Ладно, поглядим, что она пишет. Глори развернула письмо, быстро пробежала его глазами и протянула мне. Записка гласила:

«Лишь от Вас зависит, буду ли я жить завтра вечером или сгорю на погребальном костре. Мне больше не к кому обратиться за помощью. Умоляю Вас о помощи, как только одна женщина может умолять другую!

Смиренно ожидающая Вашей милости.

С. Л. Б.»

— Ну, и что ты думаешь насчет всего этого? — спросила Глори, когда я дочитал. В ответ я пожал плечами и поднялся:

— Не сходив, не узнаешь. Признайся, тебе ведь до смерти любопытно, что случилось с этой Сэ-Эл-Бэ?

— Плохо же ты меня знаешь! — фыркнула жена, также вставая. — Мне до смерти любопытно, каким боком я оказалась замешанной в ее дела…

Гостиная была обставлена с образцовым вкусом. Служанка предложила нам располагаться на уютном и мягком даже на первый взгляд диванчике, вкатила низенький столик с напитками и фруктами и куда-то ушуршала. Есть мне не хотелось, поэтому я принялся рассматривать портреты в тяжелых золоченых рамах, украшающие стены. Первый и второй изображали дам в пышных туалетах. Несмотря на более чем сорокалетнюю разницу в возрасте, с первого взгляда было видно, что они состоят друг с другом в близком родстве. На третьем холсте красовался воинственного вида длинноволосый мужчина в архаичной броне эдак трехсотлетней давности. Правой рукой он сжимал топор, а левая покоилась на большом щите. Герб на этом щите заслуживал отдельного описания: серебряный осел, грозно оскалившись, сокрушал передними копытами основание черной башни. Ниже следовал девиз: «Не по ушам, но по делам!»