Александр Никишин - Инкубатор, или  Необыкновенные приключения Юрки Гагарина

— Эй, Бугровский, ты что, не узнаёшь нас? — спросил Барон.

Доктор его оборвал:

— Видно его сильно мучили, вот и не узнаёт. Пётр Борисович, и меня не узнаёте? Я доктор Татевосян из первого подъезда.

Тот словно не слышит и продолжает кликушествовать:

— Родненькие мои, наконец-то я вас нашел! Зубы повыбивали, руки повыкручивали, обещали пятки перемолоть в порошок! Обещайте, что не прогоните! Я не пойду назад к палачам!

Доктор пожал плечами:

— Обещаем, обещаем, не бойтесь. Пока вы с нами, вас никто не тронет.

Бугровский, решив, что достаточно театра, вскочил с колен, быстро придя в себя, а, увидев Управдома, сам того не желая, не давая себе отчета, накинулся на него в привычной своей манере, забыв, что он только что изображал жертву:

— Слушайте, что творится в доме, который вас уполномочил следить за порядком? Вы мне ответите за тот бардак, который допустили! Какие-то люди бегают по двору, стреляют, гнались за мной, палили мне в спину. Схватили, избили. Что происходит, господин Злобин? Какого чёрта вы не вызвали полицию?

— Вот ты и вызовешь, — ответил мрачно Барон, — если сумеешь сохранить жизнь.

Он жил с Бугровским на одной лестничной клетке, хорошо его, Бугровского, знал и сейчас не верил ни единому слову этого человека.

— Ах, и ты здесь? Да я тебя в бараний рог! — заорал Бугровский по привычке, но осёкся. — Это мне палач в лицо кричал. Такая мразь, просто сил нет! А, это вы, Абрам Иванович? Добрый денёчек вам! А где ваш мальчик?

— Спит мальчик. С каких пор он стал тебе интересен, Бугровский?

— Слушайте, как вам не стыдно! Сейчас такая страшная драматическая ситуация, наш родной дом в опасности, что мы будем ворошить прошлое? Давайте вместе переживём трудные для нас и нашего подъезда времена. В конце концов, мы с вами самые близкие соседи!

— Да уж, ближе не бывает. Я помню, как ты мне по-соседски совал в нос «макаров», обещая выбить мои мозги и ими написать на двери: «Тут живут два дауна». Такое не забывается.

— Слушайте, я стал другим. Честное слово. Я исправился под пытками. Вы посмотрите на моё лицо. На нём нет живого места. Всё лицо — одна большая рана. Я страдал в застенках. И когда решалась моя судьба — жить мне или не жить, я стал вспоминать всё, что было. Всю свою жизнь я прокрутил мысленно. И я понял, как много бед я принёс людям. Я даже подумал, что это всё за мои грехи, за те страдания, которые я причинял близким, вам, в том числе. И вы знаете, впервые в жизни я попытался обратиться к Господу нашему, чтобы отмолить их. Я говорил себе: Пётр, если ты выживешь, то лишь благодаря искренней и честной молитве, в которой ты попросишь у Всевышнего искупления за все прегрешения прошлой твоей жизни.

— Свежо предание, да верится с трудом, — сказал Барон, демонстративно перевесив автомат из-за спины на грудь. — Если хочешь правду, Бугровский, то слушай. Легче представить тебя в роли палача, чем жертвы.

— Слушайте, ладно вам, это всё ваши старые соседские дела! — попытался урезонить Барона Доктор. Но тот его не слышал.

— И знаешь, что я тебе скажу, Бугровский? Я не верю ни одному твоему слову. Вот так-то. Занесите в протокол, как говорится. Все твои стенания не стоят и гроша, я эту фальшь всеми фибрами чувствую. Я выскажу командиру своё особое мнение: тебе не место в отряде и ты должен отсюда уйти.

— Барон, будьте любезны! — Доктор пытался отвести его в сторону, но тот не давался и продолжал говорить.

— Слушай меня внимательно, Бугровский! Хватит вешать лапшу на уши про свои мучения в застенках. Не с твоими наворованными деньгами и не с твоим звериным характером мучиться. Командир у нас добрый, он может тебя пожалеть и взять в отряд. Но знай, я буду следить за каждым твоим шагом. Днём и ночью. И, честное слово, если что замечу, я с большим удовольствем пришью тебя лично. А твою смерть спишут на марсиан.

— За что вы меня так? — опешил Бугровский.

— Знаешь, как моя бабушка говорила, когда наказывала в детстве? За старое, за новое и за три года вперёд. Вот так-то. Знал бы за что, сразу убил. И, думаю, ты прекрасно помнишь, за что. И не устраивай тут спектакль. Театр одного актёра! Москва слезам не верит! Твою волчью породу я хорошо изучил и твоим слезам юного барашка не верю. Где-то стукнулся о косяк, обосрался от страха, прятался, а теперь сочиняешь, что тебя пытали. Впрочем, за все те мерзости, которые ты творил, это почти как условный срок для убийцы ребёнка.

И сказал Седому:

— Ты на посту, а я сдам этого хитреца с рук на руки. Чтоб не сбежал. Чую лажу, как говорится.

Бугровский с ненавистью смотрит Барону в спину, скрипит оставшимися после удара Зэппа зубами и жалеет, что в его руке нет «макарова». Барон, почувствовав затылком его взгляд, резко оборачивается, наставив на него фонарь, и, видя глаза Бугровского, горящие ненавистью, недобро усмехается. Бугровский, ругая себя за неосмотрительность, закрывает глаза рукой.

Управдом, решив, что Бугровскому плохо, бросился к нему.

— Идёмте, Пётр Борисович. Давайте вашу руку, вам, вероятно, трудно идти после пыток? Мы вас представим нашему командиру.

Бугровский изобразил на лице такую слащавую улыбку признательности, словно Управдом был сладкой патокой.

— Спасибо вам, Борис Аркадьевич! Я так рад, что и вы тут. Самый разумный человек, какого я встречал на моём жизненном пути. Когда мне сказали, что в первом подъезде сформировался отряд мстителей, я не поверил. Я ж тут всех знаю, как облупленных. Такие все уроды! Спрашивается, какие там могут быть партизаны, если ни один мудак, проживающий в нашем подъезде, даже оружия в руках не держал!

Управдом сделал движение плечом и Бугровский увидел у того под мышкой воронёную сталь автомата неизвестной конструкции.

— И сколько вас таких героев? — спросил его Бугровский.

— А сколько тебе надо? — вместо Управдома ответил Барон, который не спускал глаз с Бугровского. — Кстати, Бугор, а тебя что, не усыпляли?

— Как усыпляли? В каком смысле? — Бугровский не понял вопроса. — И кто меня должен был усыплять?

— Значит, на вас тоже не подействовал газ инопланетян, — сказал Доктор и спросил Бугровского. — Чем вы занимались два часа назад? Можете вспомнить?

У Бугровского задёргалось веко. Конечно, он вспомнил! Катькой он занимался. Он сзади, а она на коленях.

— Читал… Этого, Транквилла, «Жизнь двенадцати цезарей». А вам зачем?

Доктор попытался ему объяснить, как развивались события той ночью. Инопланетяне усыпили жителей, устроив настоящую газовую атаку. Сам он спасся, закрыв лицом мокрым полотенцем. Не взял газ Доктора, который выпил пару рюмок коньяка «Арарат». Абрам Воровский, он же теперь Барон, кипятил молоко сыну, но тут погас свет, и молоко попало на раскалённую плиту. Вонь была страшнейшая и она, по всей видимости, перебила действие газа. Это его и спасло.