Дмитрий Подоляк - Велики Матюки

Поначалу раз-другой в месяц приедут несколько человек районного начальства, в баньке попарятся, водки выпьют и домой. Потом попривыкли, обнаглели, зачастили. У меня ведь тут глухомань, людей мало, никто их безобразия не видит. Так они мне на шею и сели. Трезвые они еще ничего, но как наклюкаются – беда! Рыбок всех моих золотых из аквариума на наживки извели. Мотор с лодки единственный утопили. А какой моторчик был! Японский! Сколько я ни нырял, сколько ни тралил, так и не нашел ничего! Обещали новый купить – до сих пор покупают! Курей из дробовика постреляли по пьяни. Ружье мое на болоте посеяли. Баню чуть не спалили, вовремя я дым заметил… Один убыток!

Приличные люди, значит, ко мне ездить перестали, и я их прекрасно понимаю! Какой же тут отдых, когда тут такие бармалеи чудят! Пытался говорить с ними по-хорошему, ребята, говорю, во-первых – раз, во-вторых – два… Так не доходит по-хорошему, а по-плохому боюсь, как бы вообще кислород не перекрыли. В общем, капут стал приходить моему бизнесу. Я, грешным делом, уже думал – лучше бы сгореть им в той бане. Совсем отчаялся ситуацию разрулить.

Хозяин замолчал, зацепил вилкой маринованный огурчик и отправил себе в рот.

– Ну, и как разрулил? – нетерпеливо спросил доктор.

– Это как раз самое интересное, – ответил изобретатель, прожевав. – Как-то раз пришлось мне по делам в Питер выехать. По дороге назад познакомился я в поезде с одним очень необычным человеком. Мы с ним в купе вдвоем только были. Я всегда стараюсь билеты в купе брать, я в плацкарте спать не могу. Но дело не в этом. Значит, попутчик мой… Я как увидел его – сразу понял: непростой это мужик. Серьезный такой, волевой. И какая-то необъяснимая правота в нем чувствовалась. Такое чувство было… Как бы вам объяснить… Ну вот обычный человек, когда делает что-нибудь, скажем читает газету или чай пьет – ну пьет себе и пьет, ничего особенного. А этот… А этот все то же самое вроде делает, но при этом он еще и прав.

Мы рассмеялись.

– Ну, дорога длинная, – продолжил изобретатель, – слово за слово, разговорились мы с ним, а тут дело к вечеру, у меня с собою немного было, тяпнули мы с ним моего фирменного, и излил я ему беду свою горькую. Подумал он немного и говорит: «Вижу я, человек ты хороший, и я тебе, так и быть, помогу». Ну, думаю, не иначе из начальства большого кто, а кто именно – спросить стесняюсь. А он мне: «Вот что, давай-ка лучше мой напиток попробуем». Достает он свою бутылку и наливает по стаканам. «Коньяк?» – спрашиваю, а он ухмыляется странно так и говорит: «Не-ет. Это такой правильный напиток, который правильным людям неправильные ситуации исправлять помогает». Выпили мы, значит, с ним его напитка, и говорит он мне: «Расскажи-ка мне поподробнее про усадьбу твою, что за место там, природа какая, обстановка?» И чувствую я: хмелек – хмельком, конечно, но такая легкость в мыслях необыкновенная образовалась! Вспоминаю я усадебку свою и как будто вживую ее наблюдаю, каждый камешек, каждую травинку! И давай я рассказывать, какое это замечательное место, какое тут озеро, какие сосны, как тут у меня что задумано, что сделано и что где посажено. И как эти свинтусы мне всю мою гармонию нарушают. В общем, заливаюсь я соловьем, а он сидит напротив, слушает внимательно. Слушает, слушает и говорит, наконец: «Пойдем проветримся», – а сам встает и открывает купе. А там за дверью – японский шморгендрын! – усадьба моя! Поезд едет, колеса стучат, в окне нашем огоньки мелькают в темноте, а усадьба на месте стоит, как будто не из вагона я на все это смотрю, а из своей мастерской во дворе! И, что интересно, там, в Матюках зорька утренняя занимается! Я поначалу испугался. Вот же, думаю, допился до «белочки»! А он, попутчик мой, как все равно мысли мои читает. «Не бойся, – говорит. – Это не белая горячка. Ты видишь то, что должен видеть. Пойдем». Он шагает из купе наружу, поворачивается ко мне и протягивает мне руку. И, наверное, напиток этот смелости мне придал, только подумалось мне тогда: «А и пойду! Будь что будет!» И шагаю я следом за ним. Вышел, значит, я, оборачиваюсь – точно, мастерская моя! Только мастерской она снаружи выглядит, а внутри у нее купе, и там, в купе, за окном темно и огни мелькают! А снаружи светает, туман, роса легла, петухи кукарекают!

Стою я, диву даюсь, а попутчик мой ухмыляется: «Смелее, это твой мир, ты его только что сам сотворил. Я тебе совсем немного помог. Тут нет ничего такого, что было бы тебе незнакомо». – «Что это? – спрашиваю. – Сон, гипноз?» А он мне отвечает: «Ни то ни другое. Пойдем, у нас мало времени. Покажи, с какой стороны к тебе твои гости приезжают».

Я провел его через деревню, показал дорогу. «Вот, – говорю, – к нам только по этой дороге попасть можно. Иначе только на лодке через озеро». – «Это хорошо, – говорит. – А теперь постарайся представить своих гостей непрошеных». – «Как это?» – спрашиваю. «Просто вспомни каждого из них как можно подробнее», – пояснил мой попутчик. Я сосредоточился, закрыл глаза и давай вспоминать. Спустя где-то полминуты он тронул меня за плечо. «Хватит тужиться, – говорит. – Они?»

Я открыл глаза – жеваный крот! – точно, они, родимые, вся компания в сборе, толпится на дороге с Пузиком во главе. Смотрю, попутчик мой, кажется, доволен. «Теперь, – говорит, – отдохни немного, просто наблюдай». Я присел на пенек и стал наблюдать, что будет дальше. А дальше произошло самое интересное.

Вся эта братия, не обращая на нас никакого внимания, потопала в сторону моей усадьбы. Но не успели они пройти и нескольких метров, как вдруг словно уперлись в невидимую стену. Уперлись, значит, остановились, переглянулись и давай эту стену невидимую толкать. Представляете себе, ребята, эту картину: пятеро представителей районного начальства упрямо бодают воздух! Как будто мухи о стекло бьются! Один плечом толкает, другой ногами колотит, третий с разбега пытается пробить! А Пузиков вертится между ними и руководить всем этим цирком пытается. То бревно велит из лесу принести и таранить, то наверх друг дружку подсаживать, то подкоп рыть. Идей масса, а ничего не получается! Умора и только!

Тут ко мне попутчик мой подходит. «Нам пора, – говорит, – больше тебя они беспокоить не будут».

Мы вернулись к моей мастерской, внутри которой, как вы помните, было наше купе, и он резко так толкнул меня вовнутрь. И в этот момент я как будто просыпаюсь. Я в купе один. Голова трещит! Я смотрю на дверь, а там уже снова коридор, ковровая дорожка и проводница с чаем – в общем, ничего необычного. Ну, думаю, и приснится же такое!

Приехал я домой, туда-сюда, под вечер звонок. Звонит мне Пузиков, легок на помине, топи баню, говорит, мы скоро приедем. Я говорю, не нужно, у меня туристы, мест не будет! Гони, говорит, их в шею, мы уже выехали. Я разозлился тогда, думаю, теперь точно баню спалю! Проходит час, снова от Пузика звонок. У нас, говорит, на подъезде к твоей деревне машина сломалась, ты, говорит, подскочи на «Ниве» своей и трос не забудь! Нет, говорю, не получится подскочить, я тут капремонт затеял. А про себя думаю: да бейся все оно конем, шиш вам, а не «Ниву», сами толкайте. Тогда Пузиков и говорит: ладно, мы тут недалеко, за пятнадцать минут пешком дойдем, так что накрывай поляну. Проходят полчаса, час, никого. Мне уже самому интересно, чего они идут так долго. Набираю Пузикову, где пропали, спрашиваю. Видишь ли, говорит, какое дело. У нас тут у всех вдруг животы скрутило, сидим под разными кустами, вспоминаем, что и где мы сегодня кушали…