Терри Пратчетт - Опочтарение

Он откинулся в своем старом кресле и принялся что-то царапать в блокноте.

— Ну что же, мы можем сделать для вас двести тысяч однопенсовых марок, матовая бумага, с клеем, по два доллара за тысячу плюс гравировка штампа, — сказал наконец мистер Шпульки, — если без клея — то на десять пенсов дешевле. И, конечно же, вам придется нанять кого-то, чтобы он разрезал листы.

— А вы не можете это сделать с помощью какой-нибудь машины? — спросил Мокрист.

— Нет. Не выйдет. Слишком маленькие кусочки бумаги. Извините, мистер Губвиг.

Мокрист вынул из кармана клочок коричневой бумаги и поднял его перед собой.

— Узнаете, мистер Шпульки?

— Что, бумага для булавок? — мистер Шпульки заулыбался, — ха, какие воспоминания! У меня где-то на чердаке до сих пор лежит моя коллекция. Я всегда думал, что ее можно загнать за шиллинг или два, если только…

— Посмотрите на это, мистер Шпульки, — прервал его Мокрист, осторожно взявшись за края листа. Стэнли был почти болезненно точен в размещении своих булавок, даже человек с микрометром не смог бы сделать это точнее.

Бумага медленно начала рваться вдоль линии дырочек. Мокрист посмотрел на мистера Шпульки, многозначительно приподняв брови.

— Все дело в дырочках, — сказал он, — без дырочек — жизни нет.

Прошло три часа. Прорабы были отправлены на проработку. Серьезные люди в спецовках точили что-то на токарных станках, другие люди что-то паяли, испытывали, меняли то, рассверливали это, потом разобрали маленький ручной пресс и собрали его опять, уже немного по-другому. Мокрист болтался поблизости, явно скучая, пока серьезные люди вертели детали в руках, измеряли их, переделывали их, паяли, опускали, поднимали и, в конце концов, под надзором Мокриста и Мистера Шпульки, официально испытали переделанный пресс…

Дзынь…

Мокристу показалось, будто все так резко вдохнули, что даже окна вогнулись внутрь. Он нагнулся, взял с пресса лист, разделенный дырочками на маленькие прямоугольники, и поднял его вверх.

Потом оторвал марку.

Окна резко выгнулись обратно. Люди снова вздохнули свободно. Радостно кричать никто не стал. Эти люди не шумели и не кричали, увидев хорошо сделанную работу. Вместо этого они зажгли свои трубки и кивнули друг другу.

Мистер Шпульки и Мокрист пожали друг другу руки над перфорированным листом с марками.

— Патент ваш, мистер Шпульки, — сказал Мокрист.

— Вы очень любезны мистер Губвиг. Очень любезны. О, а вот и маленький сувенир для вас…

Прибежал ученик с листом бумаги в руках. К немалому удивлению Мокриста, лист был покрыт отпечатками марок — без клея, без дырочек, но, тем не менее, отличными миниатюрными копиями его эскиза однопенсовой марки.

— Иконодемоническая гравировка, мистер Губвиг! — сказал Шпульки, глядя ему в глаза, — никто не скажет, что мы отстали от времени! Конечно, тут еще есть кое-какие небольшие дефекты, но в начале следующей недели мы…

— Я хочу получить пенсовые и двухпенсовые марки завтра, мистер Шпульки, будь так любезны, — твердо сказал Мокрист, — мне не важно совершенство, мне важна скорость.

— Ух, да вы, как я погляжу, любите все с пылу с жару, мистер Губвиг!

— Всегда нужно двигаться быстро, мистер Шпульки. Никогда ведь не знаешь, кто за тобой гонится!

— Ха! Да! Э… хороший девиз, мистер Губвиг. Просто отличный, — проговорил мистер шпульки, неуверенно улыбаясь.

— А пятипенсовые и за доллар я хочу получить послезавтра, пожалуйста.

— Эй, да у вас от такой скорости подошвы загорятся, мистер Губвиг!

— Надо пошевеливаться, мистер Шпульки, надо лететь вперед!

Мокрист заторопился обратно в Почтамт со всей приличной поспешностью, чувствуя себя немного виноватым.

Ему нравились «Литейщик и Шпульки». Ему вообще нравились компании, в которых можно побеседовать с человеком, чье имя написано на двери, это означало, что дело ведут, вероятно, не мошенники. И ему нравились большие, солидные, невозмутимые люди, он признавал за ними качества, которых ему самому не хватало: упорство, солидарность и честность. Невозможно наврать токарному станку или обмануть молот. Это были хорошие люди, не то что он…

Чем они отличались от него в данный момент, так это тем, что ни у кого из них не было. за пазухой куртки украденной пачки бумаги.

Ему правда не следовало делать этого, действительно не следовало. А все от того, что мистер Шпульки был энтузиастом, его стол покрывали образцы его великолепной работы, а когда заработал перфорационный пресс все засуетились и не обращали на Мокриста внимания, поэтому он просто… прибрался там немного. Он ничего не мог с собой поделать. Он был жуликом. А чего еще ожидал Витинари?

Когда он вошел в здание, почтальоны как раз возвращались с маршрутов. Мистер Грош уже ждал его с обеспокоенной улыбкой на лице.

— Как дела, Почтовый Инспектор? — весело спросил Мокрист.

— Неплохо, сэр, совсем неплохо. Люди стали передавать нам письма для отправки. Пока немного, и некоторые из них просто, э, в шутку, но мы всегда брали с них пенни. Вот семь пенсов, сэр, — с гордостью сказал он, протягивая монеты.

— О, парень, мы не будем голодать сегодня! — сказал Мокрист, принимая деньги и запихнув в карман письма.

— Извините, сэр?

— О, ничего, мистер Грош. Отличная работа. Э… вы упомянули хорошие новости. Может и другие какие были?

— Хм… некоторым не очень-то понравилось, что им принесли эти письма.

— Что, не туда доставили?

— О нет, сэр. Просто старым письмам не всегда рады. Не в том случае, если это, например, завещание. Завещание. Последняя Воля, сэр, — добавил он многозначительно, — если, например, оказывается, что мамочкины драгоценности двадцать лет назад достались не той дочери. Типа того.

— О боже, — сказал Мокрист.

— Пришлось вызывать Стражу. Как раз то, что они назвали в своем отчете «ссорой» на улице Ткачей, сэр. В кабинете вас ждет леди, сэр.

— О боже, не одна из дочерей, надеюсь?

— Нет, сэр. Это репортерша из «Правды». Им доверять нельзя, сэр, хотя кроссворд у них отличный, — заговорщически добавил Грош.

— Да что она хочет от меня ?

— Не знаю, сэр. Наверное, потому что вы почтмейстер?

— Пойди… сделай ей чаю или еще что, а? — попросил Мокрист, похлопывая себя по куртке, — мне нужно пойти… привести себя в порядок…

Двумя минутами позже, надежно припрятав украденную бумагу, Мокрист вошел в свой кабинет.

Мистер Помпа стоял рядом с дверью, глаза его потухли, как у голема, не имеющего на данный момент иных задач, кроме как просто существовать, а женщина сидела в кресле у стола Мокриста.

Морист оценивающе посмотрел на нее. Привлекательная, без сомнений, но одежда скорее скрывала ее достоинства, чем искусно подчеркивала их. Турнюры по каким-то необъяснимым причинам были сейчас не в моде, так что она остановилась на подкладке сзади, чем добилась приличной выпуклости в кормовой части, избежав необходимости надевать двадцать семь фунтов опасно набитого пружинами нижнего белья. Она была блондинкой, но волосы свои затянула сеточкой, еще один точно рассчитанный штрих, а на прическу взгромоздила маленькую, очень модную и с практической точки зрения совершенно бесполезную шляпку. Около кресла лежала ее большая сумка, блокнот покоился на колене, а на пальце Мокрист заметил обручальное кольцо.