Андрей Хуснутдинов - Дни Солнца [litres]

– Именно.

– Что?

– Детский сад. Угадал.

– Погодите, это не там, где…

– Там.

– Куда вы…

– Куда я отправил сына.

– И что?

– Это он там.

– Зачем?

– Это я и хочу знать.

Андрей ткнул себя пальцем в грудь.

– У меня?

– У твоей подопечной.

– Опять двадцать пять…

– Ты так и не понимаешь?.. И в госпитале, и в саду, и тут… – советник кивнул на окно, – нет?

– Нет, – отрезал Андрей. – Как он мог пропасть, если там был Факультет, полиция – все, кто только можно?

– Я уже сказал… Не мы начинали операцию. И даже когда вытащили ее , не мы заканчивали.

– Кто – мы?

– Кто? – Советник катал в пальцах салфетку. – Не предатели. Не чучелá с глазами.

– Я уже запутался…

– Ну так протри глаза. Фантом – мой закадычный ад. Ни от чего не отказываюсь. Ни от чего. А чего хотят эти… когда говорят, что для того, чтобы спасти страну, надо отказаться от того-то и от того-то, – это и есть предательство. И к черту такое спасение. Это уже будет не страна – музей. Сегодня сдадим, что скажут, завтра придут за нами. Да и какое «скажут» – сами распялимся по стенам, вперед свистка.

Андрей со злым видом отвернулся к окну. Он думал увидеть рыбные прилавки, но видел лишь собственное отражение – силуэт головы на фоне стены с россыпью карточек в рамах. Чтобы собраться с мыслями, он опять вспоминал темную комнату , однако и эта картинка уже расслаивалась, сквозь нее показывалась фотография занавески – так ребенком, предвкушая сказочную пещеру, он отпер дверцу в каком-то аттракционе, а попал в грязные гремящие задворки, которым не было ни конца, ни названия.

Советник сунул в рот таблетку и запил ее остатками чая. Из его плаща, переброшенного через спинку скамьи, доносились звонки.

– Зачем вы отправили его туда? – спросил Андрей.

Советник убрал портмоне, одернул свитер и снова подхватил салфетку. На его очках блестели бороздки капель с чашки.

– Испугался.

– Чего?

– Не «чего»… За него.

– Не понимаю.

– Заимеешь своего фантома, поймешь.

– В смысле?

– Заведешь свою шарманку – поймешь, говорю.

Андрей и хотел, и был не в силах сдержать свою догадку:

– И так вот кого вы похоронили у себя?

Советник разминал салфетку с таким усилием, что она крошилась. По щекам его ходили желваки. Он вдруг сказал:

– Не отдавай им ее, слышишь.

– Что?

– Сейчас против нее бросят всё. Во Дворце ей уже не выжить. Государыня выиграла день-другой, отправив ее сюда. Но теперь есть шанс. После гостиницы у Факультета полные штаны, а что лезет в тебе на рожон, пусть лезет.

Андрей сидел как пораженный громом.

– Почему ей не выжить?

Советник достал из плаща звонивший телефон и выключил его.

– …Если бы я только мог… Но уже ничего не заиграешь … – Он ощерил зубы, словно перемогал боль, ахнул и поскреб ногтями по столу. – Хотя, если бы я не имел понятия о той точке, то и не просил бы защитить ее , верно? Думаешь, зря она с тобой? Да она же и столкнула эту точку в тебе. И ты, по дури, это, видать, в крови, от отца, ты ответил ей на то, от чего шарахнулся бы любой в здравом уме. А знаешь, сколько их разбежалось? Или, думаешь, почему ее – ведь она так же, без задней мысли, прикрыла то, от чего даже их преподобия бежали как черт от ладана, – почему на нее наткнулись только в детском саду?

– Наткнулись – кто?

– Не знаю. И знать не хочу. Когда я об этом… у меня… – Прижав карман брюк, где тиликал другой телефон, советник посмотрел на часы. – В общем, у тебя день-два. Исчезни. Тут они вряд ли пойдут внаглую. Когда ты приехал, паром ведь был пуст?

Андрей переложил плащ на колени.

– Да.

– Погляди за прибытием завтра-послезавтра – только издали. Не светись. На пристани, там, кстати, камера висит.

Советник встал, кивнул кому-то у дверей, но, одеваясь, как будто вспомнив о важном, полез куда-то глубоко, во внутренний карман, и опустил перед Андреем визитку:

– Музей. Батарея и прочее. На переучете. Сразу за городом. Недалеко маяк, так что не спутаешь. Двое смотрителей – мои последние люди тут. Звони, если припечет.

Андрей не глядя взял визитку. Советник хотел добавить что-то, но пристукнул по столу пальцем и ушел. Возле чашки остались лежать ошметья салфетки. Форточка покачнулась на сквозняке. Сквозь гул голосов пробивался вой полицейской сирены. Андрей приподнял плащ на край столешницы, ткнулся в него лбом и сидел с закрытыми глазами, пока бармен, окликнув, не тронул его за плечо.

На другой день погода совсем испортилась. Проснувшись около семи, он было стал собираться, чтобы снова ехать в порт, но выглянул в окно и только пристукнул по раме. Дождь хлестал. Улица походила на речку. Голые липы чернели у домов, как трещины в стенах. Он пошел в кухню, кивнул сидевшей в своей комнате девушке, налил из-под крана воды, однако сделал всего глоток, вспомнив, что перед тем, как встать, разговаривал с ней. Сама беседа почти выветрилась, он припоминал лишь, как говорил, что верит не советнику, а своей памяти об отце, причем обращался к девушке по имени и смотрел на залитую солнцем улицу. Поставив стакан, он взглянул на часы, потом на расплавленное дождевой мутью окно и сел к столу. Мысли о рыбном базаре, о гостинице и теперь об этом сне обращались чем-то вроде страха перед неизвестной болезнью. Хорошо помня, что начал собираться после слов девушки о том, что опаздывает к парому, он прижимал ладонь к голове, как держат руку на лбу больного. Успеть к прибытию уже было и впрямь невозможно. Посидев еще немного, он тихо, точно боялся разбудить кого-то, вышел из квартиры и спустился к домохозяйке. Та уже была в своем фартуке, с чертежом какой-то балюстрады в руке. Он хотел спросить о пароме, но осекся, заметив на компьютерном мониторе картинку причала с веб-камеры. Женщина все поняла без слов, позвала его войти и махнула чертежом на экран.

Паром стоял с поднятыми воротами и опущенной аппарелью. Выгрузка с автомобильной палубы, судя по красному глазу светофора перед съездом, еще не началась. По трапу сходили редкие, горбившиеся под дождем фигуры. Изображение обновлялось каждые четыре-пять секунд, так что человека, исчезавшего, как по мановению волшебной палочки, в начале схода, не всегда можно было признать в том, кто затем возникал в конце лестницы. Когда включился зеленый сигнал, на аппарели на те же несколько секунд встал почтовый фургончик, после чего картинка будто залипла, и что камера продолжала работать, было видно лишь по гуляющему рисунку дождевой ряби на бетоне.

– Это у нас вместо развлечений, – сказала домохозяйка. – Утром и вечером.

– А музеи?

– Ну, это не для нас.

– А… мятеж?

– А что – мятеж?