Никита Калинин - Нет [СИ]

Я, раскрыв рот, поднялся.

— Не удивляйтесь. Честность должна быть вознаграждена.

Проходя по уже опустевшей подземке мимо тех же полицейских, я специально обернулся. Им было всё равно — на меня они не смотрели.

К началу смены я успел. Визит к псивизорам разогрел недюжинный интерес к этому самому Кирьяну. Думалось всякое. Перепутать меня они не могли. Личность проверяется на раз, это исключено. Неужто брат? Ведь бывало, и нередко. Люди порой находили братьев и сестёр, в том числе и по фамилии. Детей рабочих растят в специализированных садах, а после распределяют без оглядки на родство.

Но почему я должен был знать его?! Почему вообще псивизоры заинтересовались им? Что-то, связанное с личным сном? Наверняка… С тем, что Кирьян этот, как и я, сумел самостоятельно его сконструировать. Недаром же они об этом сказали!

Смена выдалась необычайно тяжёлой. Такую круговерть и не упомнить. Поступил срочный заказ на линзы триплексов для «Следопытов», а эти экзотела славились в наших кругах сложностью изготовления их «глаз». Хоть мы и производили лишь сырьё, но даже нам досталось сегодня. Цеховые меж собой редко переговаривались, разве что за едой. Много ли наговоришь в адовом пекле, где в полуметре от тебя течёт белым тягучим потоком расплавленное стекло? Но в этот раз цех судачил: дозор Ойкумены нарвался на что-то в чёртовой чаще. Хуже, если это сопровождение сборщиков, ведь работяги не защищены бронью экзотел.

О чаще на юге всегда много говорили, в барах Социума это была чуть ли не самая популярная тема. Немудрено. Тема дикарей неисчерпаема. Всем интересны люди, по каким-то причинам утерявшие разум, деградировавшие до уровня стайных приматов.

Но дикари представляли непосредственную угрозу разве что сборщикам. Обычно они набрасывались организованной группой со строго распределёнными ролями: одни оттягивали на себя внимание конвоя, другие в этот момент бросались на незащищённых людей. Умысел деградантов прост: большую часть сборщиков составляли женщины.

Но в этот раз дикари были не причём. Понятно же: повредить даже одно боевое экзотело они не в состоянии. А тут сразу несколько. Потому столовая и не утихала.

Обед почему-то принесли с опозданием. Запечённая соя хрустела на зубах, словно вездесущий песок попал и в неё. Каждый сидел строго на своём месте и молча жевал неподатливую пищу, к тому же сегодня ещё и пережаренную.

Целый день я думал о таинственном однофамильце. Строил догадки. Мысленно искал что же такого можно разузнать о нём, чтобы получить ещё времени на сножизнь. Я настолько возгорелся этой идеей, что меня не тревожил даже новый ожог, поверх которого теперь мутнела блямба крема. Всё одно завтра на осмотр…

Носок!.. Точно!.. Он многое знал и помнил, этот почти семидесятилетний старикан! Странный тип, если не сказать большего. Он единственный, кто на моей памяти ни разу не уходил в сножизнь. Будто бы он даже ровесник ей. Большинство сторонились Носка, и я не был исключением, хоть и делился с ним из жалости соевыми листами чаще других — умрёт ведь. Говорят, будто он видит призраков. «Отдаёт» им почти всю свою пайку. Кормит воздух, бедолага.

Странно вообще, что он меня искал вчера. Чем чёрт не шутит — вдруг что-то про того Кирьяна?

Подумать только — просто за информацию дадут время в грёзах! И не нужно плавиться в аду, как то стекло!..

Все уже расселись, а место напротив почему-то пустовало. Я откусил соевого листа, больше похожего на глиняный, похрустел в задумчивости: кто же обычно сидит напротив? И где он?

Я огляделся. Цеховых это особо не заботило: на кого ни глянь, все погружены в себя. Удивительно! Почему всем плевать?!..

Кто-то взял перепечённый лист с тарелки напротив, следом исчез недолго сиротевший стакан с фильтратом. Хозяин порции так и не объявился, а я молча недоумевал. Было же, что за чужой взятый кусок пайки и пальцы кончиками в текущее по желобу стекло окунали…

Встав раньше остальных, я сунул за пазуху половину соевого листа. Может и заговорит Носок без подачки, но рисковать не стоило. Наметившись успеть в соседний цех и обратно до начала новой смены, я почти уже вышел из столовой, но вдруг остановился. Всякое место за столом принадлежало конкретному человеку — закон завода. Мы тщательно полировали самодельные бирки с собственным именем перед тем, как прикрутить их к кромке стола…

Стараясь никого не задеть, я обошёл длинный стол. Глаза слезились, и буквы на бирке плыли. Но с третьего раза я-таки разобрал, чьё имя на ней начерчено.

«Кирьян Томин. Личный код: 1042КТ».

Выговор мне ещё ни разу не выписывали.

С головой провалившись в поиски старика, я потерял счёт времени и опоздал на рабочее место. Мастер был неумолим: мало того, что сверхнормы мне не видать теперь, так ещё и штраф придётся заплатить.

Два часа! Два, за грёбаное опоздание!

Я был зол, как никогда в жизни. Носок как сквозь пол просочился. Нигде его не было: ни в столовой соседнего цеха, ни в самом цехе, ни в нише, где обычно работяги пытались хоть как-то остыть, прильнув к более или менее прохладному бетону. И всюду мне говорили, что он меня искал. И был тут только что, буквально передо мной. Словно мы ходили по кругу — я в поисках старика, он в поисках меня.

День закончился. Проходная завода изрыгала серую вонючую массу — работяги спешили по боксам, чтобы скорее нырнуть в грёзы. Но не я. Сегодня мне некуда было спешить — времени на счету не оставалось. Хоть и хотелось мне обратно в сножизнь больше, чем всем им вместе взятым. Даже о банке мысли мелькали. Но временной займ отдавать сторицей, только то и останавливало.

Я не заметил, как в печали прошёл мимо зева подземки. А когда оглянулся, понял — махнул рукой. Пешком до следующего спуска уже оказалось ближе.

Кожа отзывалась болью даже под коркой крема, стоило мне ненароком попасть под прямой ультрафиолет предзакатного солнца. Идти было на порядок сложнее, чем днём — фотофильтры, установленные во множестве на каждом здании и обеспечивающие их энергией, роняли теперь косую тень, отчего порою приходилось жаться к стенам, а с редкими пешеходами разминаться чуть ли не вплотную.

Что окликнули именно меня, я понял не сразу. Носка издали было не узнать: сутулый, в огромной рубахе почти нараспах, он стоял через дорогу в ореоле света и махал мне тощей рукой. Дождавшись пока проедет очередной фотокар, я быстро перебежал на ту сторону.

Первым желанием было схватить доходягу за грудки. И я бы наверняка сделал это, если бы не беззубая улыбка, с которой он смотрел на меня. Носок меня… жалел?

Под тяжестью старческих век слезились полные сострадания блёклые глаза. Глубокий, проникновенный взгляд пригвоздил меня, напрочь выбив злонамеренную решимость хорошенько встряхнуть его обладателя.