Нил Шустерман - Итоги [litres]

Грейсон получил ответ на эти вопросы, когда увидел первые картинки сожженных развалин дворца Тенкаменина.

– Насилие порождает насилие, – глубокомысленно изрек Мендоза.

– То, что произошло, заставляет нас менять наши подходы, верно? – сказал Грейсон.

Грейсон не мог отделаться от ощущения, что он потерпел поражение. Два года он боролся с радикализмом Шипящих, стараясь привести их в лоно основной, умеренной доктрины тонизма, но он так и не добрался до Мидафрики.

Тенкаменин и его люди не погибли бы, если бы он, Грейсон, работал получше.

– А что я говорил? – сказал Мендоза. – Вот если бы у нас были свои средства передвижения, мы могли бы передвигаться быстрее, везде бы успевали и решали бы больше проблем.

– Хорошо, – кивнул Грейсон. – Вы победили. Купите самолет, и полетим в Мидафрику. Я хочу найти этих тоновиков-Шипящих, пока они не натворили чего похуже.

Как оказалось, это был для них единственный способ добраться до Порт-Ремембранс. После гибели Тенкаменина жнецы региона, поставленные перед жестокой необходимостью, вышли далеко за рамки своих обязанностей и превратили регион в полицейское государство, напоминающее некоторые государства Эпохи смертных.

– Если Гипероблако не выполнит свои обязанности и не задержит этих преступников, – провозгласили местные жнецы, – то мы берем ситуацию под свой контроль.

А поскольку по закону жнецы могли делать все, что им заблагорассудится, никто не мог помешать им взять власть в свои руки, установить комендантский час и подвергать жатве всех, кто будет сопротивляться.

Тоновикам официально запретили приезжать в Мидафрику, и все коммерческие рейсы контролировались жнецами так, как не контролировались со времен Эпохи смертных. Трагедия произошедшего состояла также в том, что мид-африканские жнецы всегда отличались гуманностью и терпимостью; но теперь, благодаря Шипящим, регион вступил в союз с Годдардом, обещавшим наказать тоновиков по всему миру. А потому жнец, занявший пост ушедшего из жизни Тенкаменина, долго не думая, украсил свою мантию драгоценными камнями.

Жнецы Мидафрики нарядили несколько десятков патрулей, чтобы те следили за порядком на улицах Порт-Ремембранс и прочих городов региона, а также, в поисках тоновиков, которые убили их Высокое Лезвие, пробили дороги в джунглях, но никого не нашли. Никто не знал, где прячутся местные Шипящие.

Зато знало Гипероблако.

Вопреки общему мнению, оно отнюдь не уклонялось от того, чтобы судить и наказывать – если было за что. Правда, исполняло оно эти свои обязанности по-своему. С помощью шикарного реактивного самолета с вертикальным взлетом и посадкой.

– Я бы мог привыкнуть к этой роскоши, – сказал Моррисон, устраиваясь в широком уютном кресле.

– Не стоит, – отозвался Грейсон. Хотя он и подозревал, что, привыкнув путешествовать с таким комфортом, он и сам легко попадется на удочку и уже не сможет при иных обстоятельствах расстаться с самолетом.

В самолете находилось четыре пассажира, но ни одного пилота. Вело их машину само Гипероблако.

– Можно сказать, что нас ведет Святое Триединство, – сказала сестра Астрид.

Моррисон усмехнулся:

– Боюсь, вы ошибаетесь, потому что здесь я насчитал лишь двоих. Это Набат, – и он указал жестом на Грейсона, – и Гром.

Моррисон кивнул в сторону полностью автоматизированной кабины.

– Но никакого Тона, – завершил он.

Астрид ответила ему усмешкой:

– Ты неправ! Разве ты не слышишь, как он поет в шуме двигателей?

В самолете царило ощущение, что они летят не просто на встречу с очередной сектой Шипящих, но навстречу судьбе.

– Я викарий Мендоза, смиренный слуга Его Сонорности, Набата, которого вы видите перед собой и который есть Тон во плоти. Да возрадуется отныне всяк живущий!

– Да возрадуется отныне всяк живущий! – отозвались Моррисон и Астрид. Грейсон знал – будь его свита более многочисленной, хор бы получился поосновательнее.

Их самолет упал с небес и, затормозив в десяти метрах над землей, величаво приземлился у пещер Огбунике, в местности, которая раньше называлась Восточной Нигерией, а теперь стала частью Мидафрики. И сами пещеры, и леса вокруг них тщательно поддерживались Гипероблаком в состоянии первозданной дикости. Охранялось все, за исключением Шипящих, которые прятались в лабиринте этих таинственных пещер. В древние времена существовало поверье, что пещеры Огбунике разговаривали, и странно, что именно эти пещеры выбрали в качестве убежища тоновики, сознательно отказавшиеся от языка.

Когда самолет приземлился, Шипящих нигде не было видно. Они прятались в пещерах и, видимо, услышав рев двигателей самолета, забились в их самые дальние уголки. Но Гипероблако выкурило Шипящих, ультразвуковыми сигналами дезориентировав тысячи летучих мышей, которые жили в пещерах, и заставив их броситься на прячущихся в темноте людей. Атакованные раздраженными зверьками, тоновики были вынуждены бежать из пещер на свет, где их встретили не охранники и полиция, как они ожидали, а четверо людей, один из которых был одет в пурпурный балахон и нарамник, развевающийся под воздействием звуковых волн, стекавших по нему подобно водопаду.

Явление самолета и мрачной фигуры в одеяниях, приличествующих святым людям, заставило Шипящих остолбенеть.

– Где ваш викарий? – спросил Мендоза.

Шипящие стояли с видом самым вызывающим. Набат был мертв. Он был мучеником. Как посмел этот самозванец запятнать память о Набате? Это была обычная реакция Шипящих на появление Грейсона.

– Лучше было бы, если бы встретили Набата с должным уважением и позвали бы своего викария, – сказал Мендоза.

И вновь – никакой реакции.

Тогда Грейсон тихо попросил Гипероблако о помощи, и то с радостью отозвалось, нашептав что-то Грейсону в наушники.

Грейсон направился к тоновикам. Ближе всех к нему оказалась маленькая женщина, истощенная голоданием, которое, как решил Грейсон, было частью жизненного уклада, свойственного этой секте. По мере его приближения ее решимость сопротивляться постепенно улетучивалась. Отлично, решил Грейсон. После того, что сделали эти люди, сопротивление бесполезно.

Он наклонился к женщине, и она замерла. Тогда он прошептал ей на ухо:

– Это сделал твой брат. Все думают на тебя, но это был твой брат.

Грейсон и в малейшей мере не представлял, чем отличился брат этой женщины-тоновика, но Гипероблако знало и сообщило Грейсону достаточно, чтобы вызвать нужную реакцию. Глаза женщины расширились, губы задрожали, она негромко вскликнула от удивления. Можно было бы сказать, что она лишилась дара речи, если бы у нее, как и у прочих Шипящих, не был уже ампутирован язык.

– Покажи мне своего викария! – сказал Грейсон.