Джанет Эдвардс - Альянс мусорщиков

— Пожары вызваны перегрузками ячеек защитной системы в результате нарушений, — повторила я. — Следующим летом она рухнет окончательно, и произойдет огненный шторм.

— Я мог бы принять твои слова всерьез, если бы количество пожаров выросло в пять или десять раз, — возразил Майор. — Но этого не произошло. Мы сглупим, если с криками сбежим из хорошего дома из-за пары лишних пожаров. Я…

Лед вновь перебил его.

— Я никогда не понимал, что произошло в Лондоне, почему тем летом весь город погрузился в огонь, но взрыв энергетической сети все объясняет.

Он взглянул на своих людей, затем кивнул и вновь обернулся к нам.

— Лондонское подразделение покинет Нью-Йорк вместе с Сопротивлением.

Майор рассмеялся.

— Ты так легко поддался уговорам, Лед? Доннелу достаточно свистнуть, и ты послушно бежишь.

Лед резко развернулся к обидчику.

— Мои люди были в Лондоне во время пожара. Все мы помним, как пламя окружало дома. Помним крики семей и людей, застрявших внутри. Как тлели стены, пока мы пытались включить портал и сбежать.

Он помолчал.

— Если бы ты, Майор, пережил это, то не отпускал бы шуточки, а паковал сумки. Если в Нью-Йорке разразится огненный шторм, у нас не будет возможности сбежать в последний момент, так как порталы здесь не работают.

— Порталы не работают из-за предательства его сына. — Майор ткнул большим пальцем в моего отца. — Свидетельство того, что мы не можем доверять суждению Доннела.

— Придет огненный шторм или нет, — заговорил Призрак, — в переселении есть свои преимущества. Мне нравится, как звучит «более теплые зимы» и «никаких падающих звезд». Слова о собственном поселении и зерновых тоже приятны.

К спору присоединился Блок.

— Призрак, ты не так стар, чтобы участвовать в боях на баррикадах, но я там был. На стороне гражданских имелось численное преимущество и оружие, но мы их выгнали. Мы героически дрались за этот город и победили, а сейчас ты хочешь, чтобы все сдались и ушли ради теплых зим.

Я взглянула на глав четырех подразделений, стоявших перед своими людьми. Лед объявил, что Лондон уйдет вместе с Сопротивлением. Остальные еще не сделали формальные заявления, но я понимала, что их решения уже приняты. Призрак уведет бруклинцев из Нью-Йорка. Блок удержит Манхэттен здесь во имя прежней славы. Майор оставит Остров Квинс в городе из гордости и эгоизма. Существует большая вероятность, что эти подразделения не умрут от пожара, поскольку перебьют друг друга, как только мы уйдем.

Я встала. Я знала, что не смогу переубедить Майора, но, возможно, ко мне прислушается Блок. Мне вспомнились слова Изверга, что я — слабое звено в броне Доннела. Слабое звено Блока — его племянники и племянницы, а также все остальные дети манхэттенского подразделения.

— Многие из сидящих здесь сражались на баррикадах, — начала я. — Я тогда еще не родилась, но слышала рассказы о вашей героической борьбе. Вы одержали великую победу, но в нашей нынешней жизни нет ничего великого. Вы завоевали город, но этот город разваливается.

Я обвела комнату рукой.

— Взгляните на детей. Они не знали славы ваших битв. Им досталась лишь жизнь, полная голода, холода и трудностей. Их существованием правит страх. Страх перед падающими звездами, ужас перед тем, что может произойти с одними или двумя взрослыми, способными их защищить, боязнь, что однажды нечего будет есть.

Майор начал что-то говорить, но у меня был микрофон, а у него — нет. Я воспользовалась этим преимуществом и продолжила речь, перекрикивая главу Квинса.

— Мне знакома жизнь этих детей, поскольку я была одной из них. Я жила с их страхом. Я видела, как лучшая подруга предала меня из страха. Никто не может изменить прошлое, но я хочу, чтоб дети в этой комнате получили другое будущее. Если мы покинем Нью-Йорк и начнем все сначала, то сможем дать им безопасность и заменим их страх надеждой.

Я уныло продолжила.

— Оставшись в Нью-Йорке, мы тоже можем остановить детские страхи. Навсегда. Я знаю, каков будет нью-йоркский пожар, поскольку видела подобное в Лондоне. Детей ждет милосердная смерть от дыма или ужасная от ожогов, но так или иначе они умрут. Я бы предпочла дать им надежду, а не смерть, но решение за вами.

Я выключила микрофон и села.

После долгого молчания Призрак проговорил:

— Бруклин уйдет из Нью-Йорка вместе с Сопротивлением.

После еще более долгой паузы отозвался Блок:

— Манхэттен тоже уйдет из Нью-Йорка с Сопротивлением.

Я успела порадоваться кратчайшую секунду, прежде чем Майор произнес неизбежное:

— Трусы сбегут от теней, но Остров Квинс останется в Нью-Йорке.

Я прикусила губу, глядя на встревоженные лица членов подразделения. Они умрут.

Доннел вздохнул.

— Если Остров Квинс передумает до весны, мы будем рады взять вас с собой. На этом закончим встречу и перейдем к ужину. Те, кто покидает Нью-Йорк, встретятся завтра вечером, чтобы обсудить информацию о возможных новых домах.

Возник обычный хаос, сопровождавший окончание встреч, когда все подразделения пытались выйти одновременно. Мачико повернулся и улыбнулся мне.

— Ты уговорила Блока увести с нами Манхэттен, Блейз. Ты боролась словами и победила.

Я покачала головой.

— Я боролась словами и проиграла. Квинс остается. Я знаю большинство из их женщин со времен рыбалки и работы в саду. Я знаю всех до единого малышей и старших детей по работе в яслях и в школе. Некоторых я выходила во время зимней простуды, не дала им умереть, но теперь они сгорят заживо.

Меня поразил голос Лютера:

— Блейз, ты не можешь винить себя в этом. Ты убедила Блока. Признаю правоту Мачико: ты станешь лучшим заместителем главы альянса, чем я. Я бы никогда не наговорил всех этих сентиментальностей.

Удивительно, но именно его ворчливый тон убедил меня в том, что это истинное предложение мира.

— Спасибо, — сказала я.

— Мне было нелегко расти сыном Касима, — прибавил он. — Люди никогда не верили, что я достиг чего-то своим умом, они всегда считали, мол, дело в фаворитизме, и сравнивали меня с невозможно высоким стандартом отца. Когда он умер, я разрывался между горем потери и облегчением, что меня наконец начнут судить по собственным успехам. Но меня продолжали измерять меркой отца и считать, что я никогда с ним не сравнюсь. А самое худшее, я знал, что они правы.

— Это плаксивое самобичевание — извинение в твоем представлении, Лютер? — спросил Жюльен. — Думаешь, Блейз было легко, когда ее сравнивали с братом-предателем?

— Не начинай! — Я наставила на Жюльена указательный палец, услышала смех Лютера, а затем поняла, что Жюльен в панике смотрит на мое мерцающее оружие. Я поспешно опустила руку. — Прости, я о нем забыла.