Элис Бродвей - Вспышка

Над этими словами Лонгсайт, не стесняясь, смеётся.

– Так вот во что ты уверовала, Леора! Поборница справедливости! Это ты угроза нашей жизни, понимаешь? Как приятно встретить юную девушку, преисполненную искренней страсти! В наше время это большая редкость, – вздыхает он. – Больше всего мне по душе твоя честность, твоя наивная уверенность, что ты выступаешь за правое дело. И стоит тебе крикнуть погромче, как всё изменится. Это достойно восхищения.

Джек Минноу за моим стулом переступает с ноги на ногу, и его губы наверняка расползаются в омерзительной усмешке.

– Видишь ли, Леора, ничто не ново под луной. Мы можем предсказать твой увлекательный путь на десять шагов вперёд. Конечно ты отправишься к пустым, чтобы спасти родных и друзей. Конечно ты проникнешься жалостью к пустым и встанешь на их сторону, несмотря на все мои предупреждения. И конечно, в этом не может быть никаких сомнений, ты тут же вернёшься домой, стоит тебе вообразить, что в твоих силах спасти твоего драгоценного Обеля.

Произнося эту речь, Лонгсайт обводит пальцем кожаную поверхность стола и искоса наблюдает за мной.

– Всё очень просто.

Я оборачиваюсь, чтобы взглянуть Минноу в лицо. Он улыбается, восхищённо уставившись на Лонгсайта, будто перед ним святой. Оба так откровенно наслаждаются этими минутами, что мне становится страшно – боюсь, они меня убедили.

– Я не стану молчать, – говорю я. – Я всем в Сейнтстоуне расскажу правду. Пустые боятся нас не меньше, чем мы боимся их. А вы держите их в голоде и нищете. Вы обманули нас, чтобы добиться власти!

– Ах, дитя моё! Расскажешь – и что? Разве кто-то поверит твоим стонам о том, как страдают несчастные пустые? Или кто-то им посочувствует? – Я с трудом перевожу дыхание. – А может, граждане нашего города поверят своему мэру, чьи знаки столь великолепны и кто всегда боролся за их процветание?

Я опускаю голову под его взглядом. Он прав. И я это знаю.

– Знаешь, Леора, я предлагаю тебе поступить иначе. Честно говоря, я уже давно это задумал, потому и отправил тебя в Фетерстоун. Какая из тебя шпионка? Подумай сама. Ты, дорогая Леора, та самая искра, из которой разгорится пламя войны.

Я в ужасе поднимаю глаза на мэра.

– О чём это вы? – шепчу я в ответ.

– Сделаем вот что: первым делом я соберу всех на площади. Добрые жители Сейнтстоуна сразу же поймут: что-то неладно. – Мэр улыбается, и я вздрагиваю от страха. – Ты выйдешь к людям вместе со мной, и я расскажу, как ты, рискуя жизнью, отправилась к пустым и принесла нам правду о них. А потом ты сама поведаешь ту самую правду: пустые рвутся в бой, изголодались по бойне, исполнены ненависти к нам и мечтают уничтожить всех отмеченных. Дети, пропавшие в прошлом году, – это дело рук пустых, правда? Мальчик, который не вернулся домой месяц назад, а потом его тело нашли в старой каменоломне, – это тоже пустые. Посевы, сгоревшие на корню… Продолжать можно бесконечно. А в последние дни пустые особенно разбушевались. – Лонгсайт тихо смеётся. – Тебе понравится, вот увидишь. Возвращение отважной героини! Мы развесим твои портреты с воззванием спасать Сейнтстоун на каждом углу. Конечно, тебе придётся выступить, сказать своё слово. Пусть все узнают правду.

Мне нечего ответить. В голове пусто – не осталось ни словечка. Потому что Лонгсайт прав. Абсолютно прав. Поверят ему, а не мне. Значение имеет не правда, а сила, власть. Побеждают те, кто говорит людям то, что они хотят услышать.

– Я не стану врать, – дрожащим голосом лепечу я.

– Ну-ну, не выдумывай. Ты скажешь то, что нужно. И знаешь, что радует меня больше всего, Леора? – Я бессознательно качаю головой. – Ты не можешь просто взять и сбежать к пустым. – Я хватаюсь за сиденье, чтобы не упасть. – Потому что, когда они узнают правду – о том, что в Фетерстоун ты пошла по моему приказу, тебе будут совсем не рады.

Руки у меня дрожат, и мне всё труднее держаться с достоинством. Галл, Тания, Соломон, Фенн – все они услышат о моём предательстве и поверят, потому что именно это они и ожидают услышать. Я – новый Нейт, Святой, явилась ударить по Фетерстоуну изнутри. И хуже всего то, что это правда.

Посреди площади для нас с мэром возвели небольшую сцену. Расположили этот помост рядом со статуей Святого. Мне выдали текст речи и без экивоков пояснили, что произойдёт, если я изменю в ней хоть слово. Лонгсайт надевает жилет, который подносит ему Джек Минноу, и разглаживает на груди невидимые складки.

– Сегодня мои метки не главное, – подмигивает он мне, застёгивая пуговицы. Толпа увидит знаки только на его лице и обнажённых руках. – Мы объявили, что ты вернулась. Не хочу отвлекать зрителей от главной героини нашего представления.

Мы ждём выхода в полутёмном вестибюле здания правительства, глядя в окно на площадь, где собираются жители. Возле сцены замер Карл, покачиваясь с пятки на носок. Вид у него встрёпанный и беспокойный. Наверное, переживает, как бы такое важное мероприятие вдруг не пошло наперекосяк, да и перед начальством хочет выслужиться. Карл вдруг смотрит мне прямо в глаза, и я отворачиваюсь.

Джек Минноу стоит столбом слишком близко ко мне – отвратительно близко, а мэр Лонгсайт устроился на шаг позади. С каждой минутой меня всё сильнее охватывает страх, я едва сдерживаю дрожь, глядя на всё прибывающих зрителей. Люди в толпе весело здороваются, переговариваются. От липкого ужаса и усталости меня покачивает. Я кручу головой, отыскивая в море людей маму. Мне так хочется найти её, убедиться, что с ней всё в порядке, и в то же время нестерпимо стыдно – ведь она увидит моё предательство. Смогу ли я выступить так, как требует Лонгсайт, стать его рупором? Или всё же найду в себе крупицы храбрости и откажусь говорить его словами? Сколько человек пострадает, если я не выполню приказ Лонгсайта?

В толпе мелькает красный платок, и я изо всех сил вглядываюсь туда – мама часто носит красную шаль. Но это ребёнок в красном пальтишке на плечах у отца. При виде счастливой улыбки на детском личике я с трудом сдерживаю слёзы. Меня бросает в жар от мысли, что все мои надежды рухнули. Вот ещё красное пятнышко – на другом конце площади, но это не мама, просто кто-то в похожей шали.

Один из членов правительства, лично следивший за положением дел на площади, заглядывает в вестибюль. По его знаку Минноу открывает двери и выходит первым. Лонгсайт и я следуем за ним, проходя сквозь толпу к сцене. Мэр, как всегда, показывает жителям Сейнтстоуна, что он не какое-то божество, а обычный человек, один из них, совсем рядом – только руку протяни.