Элис Бродвей - Вспышка

– Доверять?! Ей?! – безжалостно вопрошает Джастус. – Доверять предательнице?!

– Я только хочу сказать… – сбивчиво начинаю я. – Я действительно встречалась с посыльным отмеченных и рассказала то, о чём следовало молчать: о голоде и болезнях в Фетерстоуне. Но я надеялась их убедить, что вы не хотите и не можете воевать. Верила, что они оставят вас в покое. Я ошиблась. – Подняв голову, я обвожу взглядом знакомые лица – Галл, Тания, Соломон. Они верили мне, приняли меня в свой дом, в свою семью. – В Сейнтстоун я пошла только затем, чтобы спасти Обеля, вашего сына. Я бы с радостью поменялась с ним местами, сделала бы всё что угодно, лишь бы его отпустили. Я никогда бы вас не предала… теперь… – У меня перехватывает горло. – Не теперь. Здесь мой истинный и единственный дом. Не прогоняйте меня, прошу вас.

Мне никто не отвечает, тревожное молчание затягивается; в глазах Галл блестят непролитые слёзы.

– Леора, – наконец угрюмо обращается ко мне Соломон. – Тебе лучше уйти. Нам надо всё обсудить – без тебя.

Я встаю, чувствуя, как подгибаются колени. Меня не хотят видеть у общего костра. Низко опустив голову, я одна возвращаюсь в дом Уитвортов. Когда в спальню входит Галл, я прячусь под одеялом – не могу видеть её разочарование и боль. Слышу, как возвращаются Соломон и Тания; до меня доносится и голос Оскара. Его тоже устраивают на ночь.

У меня такое чувство, будто я больше никогда не сомкну глаз. Плечо болит, сердце стучит слишком быстро. Очень много всего произошло, в голове калейдоскопом вертятся разноцветные картинки. Вот мама кричит мне что-то через площадь. Лонгсайт падает, удивлённо раскрыв глаза. Минноу ревёт от ярости. Сана тяжело дышит, ошарашенно глядя на нас. Я переворачиваюсь на спину, заставляя себя дышать ровно, и наконец усталость берёт своё. Я засыпаю с мыслями о родителях – Джоэле и Миранде.

«Не бойся, – говорят они. – Страха нет. Страха…»

Той ночью мне снится, что я в небольшом доме, как две капли воды похожем на пряничный домик – красивый и приветливый. В дверь стучат, и я ясно слышу голос Мел:

«Скорее, Огонёк!» – своим звонким напевным голосом просит она.

Однако за дверью никого нет. По обе стороны от моего домика я вижу ещё два, совершенно одинаковых. Из кукольного строения справа доносится плач, и я иду туда – быть может, нужна моя помощь.

Дверь не заперта и открывается, стоит её толкнуть. В доме плачет отмеченная девушка. Мы с ней почти ровесницы, она лишь немного старше меня. Искусно выполненные татуировки на её коже рассказывают историю её жизни, не скрывая ничего.

Она сидит за столом, спрятав лицо в ладонях. Перед ней кусок сырого мяса, из которого по капле сочится кровь, несколько картофелин, тыква и мешок муки. Девушка отрывает руки от лица и ошеломлённо смотрит на меня.

«У меня всего в изобилии, а есть я не могу – кусок в горло не лезет, – плачет она. – Помоги мне, прошу тебя!»

Взглянув в окно на третий домик, я прошу её подождать.

В третьем доме меня встречает пустая женщина, тоже лишь немного старше меня. Она как две капли воды похожа на ту, что плачет неподалёку. Только кожа у неё совершенно чистая, розоватая, покрытая капельками пота от жарко пылающего огня в очаге.

«У меня есть тепло и огонь, но еды – ни крошки, – плачет она. – Помоги мне, прошу тебя!»

«Скорее, Огонёк!» – эхом звучит у меня в ушах голос Мел.

Я просыпаюсь. Всё тело у меня покрыто потом, а живот свело от голода.

По справедливости, сейчас должен идти дождь. Небо должно быть затянуто серыми грозовыми облаками, а воздух наполнен тяжестью, которая всегда давит на землю перед раскатами грома, как мрачное пророчество.

Однако на кухне меня встречает тёплый пол, нагретый солнечными лучами, заглянувшими в окно рано утром. Я выбралась из кровати, зная, что уже поздно, и надеясь никого не встретить. Удивительно, но в доме по-прежнему много еды. Смакуя ломтик поджаренного хлеба с маслом и джемом, я вспоминаю, что всего несколько дней назад о таком завтраке оставалось только мечтать. Чай медленно заваривается, и тут на кухню входит Тания, мягко ступая ногами в домашних тапочках по выложенному разноцветными плитками полу. Мы долго молча смотрим друг на друга, а потом она делает ко мне шаг и касается рукой моего плеча. От этой ласки я, не удержавшись, всхлипываю, а когда Тания обнимает меня, мои плечи трясутся от рыданий.

– Простите… мне так стыдно, что я вам лгала, – захлёбываюсь я слезами. – Я хотела поступить правильно. Простите… простите.

– Ах, Леора. Я знаю, что в глубине души ты очень добрая девочка, – ласково отвечает Тания, осушая мне слёзы. Она гладит меня по голове, убеждая выслушать её, принять прощение. – Ты ни в чём не виновата, милая. То, что происходит с нами, выросло из многих лет ненависти и отчуждения. – Она отступает, держа меня за локоть одной рукой и приглаживая мои растрёпанные пряди другой. – Что же удивительного в том, что на невинное дитя возложили ответственность за злые намерения? Но не всё можно исправить в один миг, даже если очень сильно этого пожелать. Ты настоящая дочь своей матери. Она слушалась своего сердца так, как ты слушаешься своего. Она тоже мечтала о переменах к лучшему.

«Слушалась своего сердца… И куда её это завело?» – мелькает у меня в голове.

– Чем всё кончилось вчера, у костра? – всхлипываю я, вытирая глаза. – Что вы решили о… обо всём?

– Мы решили, что ты можешь остаться в городе… пока. Ты будешь под моей защитой.

На кухню входит Оскар, и Тания оборачивается, встречая его ясным взглядом карих глаз. Он явно слышал её последние слова.

– Вы оба будете под моей защитой. Люди очень расстроены, Леора. Прощения тебе придётся ждать ещё долго. Но вы можете остаться с нами. А что касается Сейнтстоуна… – По лицу Тании пробегает тень. – Сегодня утром назначено собрание совета старейшин. Надо решать, станем мы сражаться сейчас или ещё подождём.

– Но… как же…

– Соломон и Касия уверены, что нам следует затаиться, – вздыхает Тания. – Подготовить оружие и ждать, что будет. И я с ними согласна. Подняться против Сейнтстоуна – это самоубийство. Минноу использует любой предлог, чтобы не оставить от Фетерстоуна камня на камне. А некоторые… другие члены совета говорят, что чем дольше мы колеблемся, тем больше людей умрёт от голода и болезней. Это верная смерть. Они предлагают напасть первыми.