Элис Бродвей - Метка

– Ничего страшного, Обель. Так уж вышло, но теперь Карл ушёл, всё кончилось.

Даже пока я уверяю Обеля, что всё в порядке, мои мысли возвращаются к неприятному мгновению, когда Карл вцепился мне в плечо. К счастью, Обель куда-то уходит, и вскоре до меня доносится умиротворяющий звук закипающего чайника. Тихонько посмеиваясь, я сообщаю:

– Моя мама говорит, что чай решает все проблемы.

– Может, и не все, но чашка чая ещё никому не повредила.

Обель разливает чай и уверенными движениями размешивает сахар. Даже такое обычное дело в его руках превращается в искусство. Я вдруг понимаю, почему мне так хорошо и спокойно рядом с Обелем, – он очень похож на папу.

Обель передаёт мне чашку и садится напротив, устало отпивая глоток.

– Неприятно получилось. Такой одарённый ученик… Мне очень жаль, Леора. По крайней мере, тебе он больше не помешает.

Обхватив чашку дрожащими пальцами, я благодарно улыбаюсь Обелю и втайне вздыхаю с облегчением. Я чувствовала, что Карлу нельзя доверять, опасалась его… И вот он ушёл. Всё испортил – и теперь сам по себе. Не будет мне мешать, не украдёт мой кусочек счастья.

– Ладно. Ты посиди ещё, отдохни, – вставая, говорит Обель.

И тут, не в силах сдерживаться, я выпаливаю:

– Вы дали мне тот портрет Белой Ведьмы и попросили перерисовать его не просто так, правда?

– О чём это ты? – обернувшись, переспрашивает Обель.

Я молча пристально смотрю на него.

Пожав плечами, он садится обратно.

– Ах да, вид у тебя и правда был обескураженный, когда ты заметила ваше сходство. Леора, ты просто её копия. Неужели ты не знала? Принимая во внимание, кем был твой отец…

Кем был мой отец…

– Вы были знакомы с папой? – Вопрос звучит громче, чем мне хотелось. – Вы были знакомы с папой и ничего мне не сказали?

Смущённо покачиваясь на стуле, Обель отвечает:

– Твой отец был необыкновенным человеком, Леора! Его знали и ценили очень многие.

Настойчиво глядя ему прямо в глаза, я безмолвно прошу рассказать что-нибудь о папе, не отделываясь общими фразами.

– Послушай, Леора. Внимательно послушай. – Обель слегка отворачивается от моего пристального взгляда. – Я действительно знал твоего отца. Не лично, через знакомых, и конечно же слышал о нём задолго до переезда в этот город. Как и большинство из нас.

– Большинство из нас? – резко переспрашиваю я.

Словно в поисках нужных слов, Обель прижимает ладонь ко лбу.

– Иногда так непросто выбрать верный путь! – шепчет Обель, обращаясь скорее к самому себе. – Понимаешь, Леора… Твой отец… Я пришёл в Сейнтстоун из-за него. Пришёл вслед за ним. Я верил ему, как и многие другие. Он дал нам надежду. Позволил надеяться, что пустые когда-нибудь смогут жить рядом с отмеченными.

У меня вырывается хриплый всхлип, и Обель умолкает, внимательно глядя на меня.

– Ты так на неё похожа! Я думал, отец как-то намекнул тебе…

– О чём? Что Белая Ведьма – моя дальняя родственница? Она? Самая первая пустая? И папа этого не стыдился? – Мой голос взвивается до крика.

Мысль настолько нелепа, что я не могу удержаться от смеха, но Обель по-прежнему серьёзен.

– Зачем вы дали мне нарисовать её, если не собирались больше ничего рассказывать? – Меня накрывает волна тошноты, и я цепляюсь за подлокотники кресла. – Не надо было подсовывать мне рисунки, раз не хотели лишних расспросов. Зачем вы это сделали? Думаете, мне нравится быть как-то связанной с чёртовой Белой Ведьмой?

Обель страдальчески морщится, но меня уже не остановить.

– Мы все знаем историю. Ведьма проклята, изгнана, забыта! А вы говорите, что я на неё похожа?

– Забыта ли она, Леора? – Обель вглядывается в меня так пристально, будто ищет в моём лице подсказку следующим словам. – Действительно ли она забыта? Похоже, ты знаешь о ней довольно много. Уверен, что и твоим друзьям о ней кое-что известно. – С этим не поспоришь, и я нехотя киваю. – Полагаю, Белая Ведьма – одна из самых знаменитых женщин в нашей истории.

– Вы говорите о ней, словно… словно она сотворила что-то важное. Пустых больше нет, их изгнали, и её тоже. Я не дура, Обель. И уже не ребёнок.

Наставник по-прежнему смотрит на меня холодно и оценивающе, не отводя глаз.

– Ответь мне на такой вопрос, Леора, – продолжает он, и в его голосе проскальзывают нотки отчаяния. – Ты помнишь ту женщину, которая просила нанести ей знак листа в память об умершем ребёнке? Знак листа у подножия семейного древа?

– В тот раз вы заставили меня нарушить закон! – с разгорающимся гневом выкрикиваю я. Но Обель лишь склоняет голову набок, словно ничего особенного не происходит.

– Почему мы нанесли ей знак тайно? Почему ей нельзя помнить малыша открыто? А я скажу тебе почему. Лонгсайт настолько боится пустых, что даже младенцу двух дней от роду, умершему без первого знака, отказывает в праве на память. Он боится, что если мы станем помнить детей без знаков, то захотим помнить и других пустых. Лонгсайт уверяет, что пустые опасны для общества, но он сам опаснее всех, кого я знаю.

У меня достаёт сил лишь молча смотреть на Обеля. Поражают не только его слова, но и страсть, напор, с которыми он произносит свою короткую речь. Всегда спокойный и собранный мастер исчез, мой собеседник искренне страдает, говоря о пустых.

– Это неправда! – тихо отвечаю я. Сердце стучит так быстро, что мне никак не собраться с мыслями.

Дальше Обель говорит более спокойным тоном:

– Как ты думаешь, почему правительство так озабочено записями о знаках и метках? Они хотят знать о нас всё! Хотят всех контролировать. Они уверены, что пустые готовят мятеж. Настолько уверены, что готовы обрушить кары на собственный народ. Но чего они так боятся, Леора? – Он придвигается ближе, на лице его застыло сосредоточенное выражение. – Пугала, которое сами придумали, чтобы нагонять страх на детей. Ты когда-нибудь задумывалась, что такого ужасного в пустых? Быть может, мы зря верим чужим россказням?

Я закрываю глаза. Веки саднит от усталости и от слёз, которым я упорно не даю пролиться. Хочется спать. Свернуться бы калачиком и отключиться от всего этого. Вернуться в прошлое. Туда, где не было на площади церемонии нанесения знака, не было предостережений мэра Лонгсайта, в дни, когда пустые были для меня лишь картинками в книжке.

– Даже не пытайтесь представить их бедными несчастными овечками! – шёпотом защищаюсь я. – Вы были в музее, в зале за зелёной дверью. Пустые – чудовища.

Я мотаю головой и наконец чувствую, что готова встать.

– Подумай об отце, Леора. Он бы не хотел услышать от тебя такое.

– Я всегда думаю о папе. – Мне с трудом удаётся отвечать спокойно, не срываясь на крик. – Не знаю, с чего вы взяли, что папа был как-то связан с ведьмами и пустыми.