Элис Бродвей - Метка

Я молча киваю в ответ. За такие нарушения Верити не поздоровится.

– Последний вопрос. Только один – и я уйду. Как ты думаешь, моему папе угрожает опасность?

– Не знаю, Леора. Не думаю, что у них есть какие-то доказательства. Сейчас они ищут новые факты, ищут тайник Коннора Дрю. Хотят получить хоть что-нибудь. – Секунду поколебавшись, Верити скороговоркой советует: – Слушай, поговори с этим Оскаром, спроси, может, до него доходили какие-то новости. Ты встретишься с ним, я узнаю, что смогу, здесь, а потом всё обсудим.

– Папа не заслужил такого, Верити. Если бы я знала, за что он получил тот знак… Но что бы там ни было, он был хорошим человеком. Достойным. Понимаешь?

– Я всё понимаю и помогу тебе, Леора. Мы сделаем всё, чтобы о твоём папе помнили, – шепчет Верити, крепко обнимая меня на прощание.

Замотав лицо шалью и вооружившись инструкциями Верити по выходу из лабиринта коридоров, я спешу прочь. Подруга выглядит встревоженной, и мне стыдно, что приходится втравливать её в мою историю. Но выбора у меня нет.

Все коридоры в здании одинаковые. Наверное, так устроено специально: все в униформе, всё предсказуемо, всё под контролем. В вестибюле у выхода полно народу, и мне без труда удаётся проскользнуть незамеченной. Вредная девица за столом регистрации беседует с очень полной женщиной. Проходя мимо, я вижу лицо посетительницы.

Это Мел.

Верити права. Мне необходимо поговорить с Оскаром, и я отправляюсь туда, где он работает, к переплётчикам. Уже поздно, Оскар ушёл, но один из знакомых соглашается передать ему мою поспешно нацарапанную записку.

По пути домой мне попадается на земле грязное белое перо, и мысли снова возвращаются к разговору с Обелем и к сказке о Белой Ведьме. Мне никуда не деться от её истории. Хотя это не совсем её история. Она лишь второстепенный персонаж повести о Мории. Ведьме досталось немного места где-то на полях. Мне следовало бы думать о сестре, чья кожа украшена рисунками и знаками, но ничего не поделаешь. В моих мыслях царит Белая Ведьма. Первая из себе подобных. Забытая, потому что после неё не осталось книги памяти.

Но Обель прав: по-настоящему забытой её не назовёшь. Разве забыт тот, чью историю изо дня в день пересказывают всем детям без исключения?

Получается, есть и другие способы остаться в памяти потомков.

И вдруг – впервые за всё время – мне приходит в голову мысль обо всех забытых душах. Какими они были? Можно ли их помнить? Живут ли они дальше в своих близких, в своих друзьях? Если папа будет забыт после взвешивания души, действительно ли он исчезнет?

Опасные мысли…

Дома мама встречает меня сердитой отповедью за позднее возвращение, но, разглядев кровоподтёк на лбу, молча встаёт и выходит из комнаты. Спустя несколько минут моя голова покоится у неё на коленях, а мама осторожно промывает мне ссадины тёплой водой с лавандой, слушая мой рассказ о Карле. Ещё долго после того, как всё сказано, мама вытирает мне лоб, и её нежные прикосновения и аромат лаванды убаюкивают меня прямо на диване.

На рассвете я просыпаюсь на том же диване, укрытая одеялом, за которым, вероятно, сходила мама. Диван слишком короткий, и у меня болят затёкшие от неудобного положения ноги.

Мама научила меня верить в порядок, в то, что послушание – залог спокойной и счастливой жизни. В школе мне даже нравилось следовать правилам. Когда знаешь, что нужно делать, как быть хорошей, чтобы похвалили учителя, возникает ощущение безопасности. Моя вера в правила – в наши знаки и жизнь после смерти – всегда была неколебима. Если следовать правилам, всё будет хорошо, верно, как должно быть.

Но правила говорят, что, если папа был отмечен знаком во́рона, он заслуживает лишь огня правосудия. Правила говорят, что его душа уже выбрана на уничтожение.

Зачем же я борюсь, спасая его книгу, если он и так обречён? И если это правда, может ли единственный неверный поступок погубить душу добродетельного человека?

Впервые в жизни я усомнилась в вере, и мне страшно.

Впервые я хочу изменить правила.

Впервые я размышляю, важно ли сказанное на твоей коже, если речь идёт о твоей душе?

С первыми проблесками рассвета, пока мама не проснулась, я ухожу из дома. К открытию я уже в музее и прошу разрешения встретиться с Мел. Приходится немного подождать у столика регистрации. Всюду пусто. До открытия магазинов ещё почти час. Избегая смотреть на дежурного куратора, гипнотизирую взглядом сложные узоры на мраморном полу. Наконец меня приглашают в комнату к Мел.

Стучу – и в ответ слышится весёлый голос, приглашающий меня войти. Мел в комнате не одна, вместе с ней на меня изучающе смотрит маленькая смуглая девочка с тёмными, глубоко посаженными глазами. Поздоровавшись, Мел знакомит меня с девочкой.

– Это Изольда. – Заметив мой удивлённый взгляд, наставница поясняет: – Изольда – моя ученица или лучше сказать, воспитанница.

На вид девочке лет шесть, она одета в уменьшенную копию костюма рассказчицы – такие же, как у Мел, юбку и нагрудник. На малышке униформа Мел смотрится карнавальным костюмом. Смерив меня пронзительным взглядом, ученица прячется под письменный стол. Я с удовольствием оглядываю комнату. Здесь очень уютно: вдоль стен тянутся полки, заставленные книгами, по обе стороны от заваленного всякой всячиной стола расположились удобные кресла. В комнате Мел всё говорит о тепле и внимании к деталям.

– Мне бы хотелось кое-что обсудить, – решаюсь попросить я.

– Конечно. Ты получала мои открытки? Наверное, мне стоило навестить тебя в студии, да? Извини, я никогда раньше не была наставницей и многого не знаю. – Мел ухмыляется безо всякого почтения к своей роли. – Я очень рада тебя видеть, Леора! Знаешь, я уже несколько дней хочу тебе кое-что показать.

– Изольда, мы скоро вернёмся, – говорит Мел девочке под столом и увлекает меня за собой из комнаты.

– Давно у вас воспитанница? – спрашиваю я, как только за нами закрывается дверь. – Она совсем малышка.

Мы сворачиваем в коридор «Только для сотрудников», как гласит табличка на стене, и поднимаемся по скрипучим деревянным ступенькам. Лестница узкая, нам приходится идти друг за другом, и Мел, отвечая на вопрос, время от времени поворачивается ко мне.

– Нет, недавно. Воспитанница нужна, чтобы перенять мои знания. Я намерена передать ей всё, что хранится в моей памяти, – с улыбкой поясняет Мел. – Пришло время знакомить следующее поколение со всеми известными мне историями. Изольда должна выучить легенды до мельчайших деталей, на её кожу предстоит нанести множество знаков. Не то чтобы я собиралась куда-то уезжать, но всего предвидеть невозможно. Что, если я умру и наши истории и легенды исчезнут вместе со мной?