Элис Бродвей - Метка

Вздрогнув, я наконец поворачиваюсь к маме:

– Получается, что всем известные истории о том, как я болела, как мы с Верити были вместе ещё в родильном доме, как ты встретила папу в здании правительства, – всё это были выдумки?

Мама молча утвердительно кивает.

– Значит, мы с Верити родились не в один день?

Мама качает головой.

– Нет, милая моя. Ты почти на девять месяцев старше Верити. Чуть больше или чуть меньше. Мы точно не знаем, когда ты родилась.

– Итак, я не знаю родной матери, не знаю, где родилась и даже не знаю дату своего рождения. И вам никогда не приходило в голову, что таить всё это от меня жестоко? – с холодным смешком спрашиваю я.

Мама успокаивающе поглаживает меня по плечу.

– Милая, это было самое трудное и самое худшее, что мне пришлось пережить. Я каждый день порывалась рассказать тебе, рассказать всё.

Я вопросительно поднимаю брови.

– Постарайся меня понять. Ты была самым прекрасным подарком в моей жизни. Твоего отца отметили знаком Забвения в Ривертоне всего лишь за помощь пустому. Представь, что было бы, узнай кто-нибудь, что ты – ребёнок пустых. Потомок Белой Ведьмы. Представь, если бы все узнали, что ты выжила.

С тяжёлым вздохом, словно сдерживая непролитые слёзы, мама продолжает:

– Я знаю, Леора, знаю, что это неправильно и что это не оправдание, но твоя жизнь каждый день была в опасности, и каждый день я охраняла тебя от зла. Думаю, папа хотел тебе рассказать. Наверное, потому он и отдал тебе свой амулет. Знак верности пустым.

Сняв кулон, я внимательно рассматриваю его. Значит, это не лист, а перо?

– Но почему я никогда не могла прочесть обо всём по твоим знакам?

– Я часто думала об этом. Боялась, что наши знаки расскажут тебе правду. Быть может, часто мы видим только то, что нам нужно видеть. А иногда правда прячется так искусно, что её не разглядеть.

Нахмурившись, я пытаюсь осознать всё сказанное.

– Кроме того, и здесь нет ни капли лжи – твоё имя на моём семейном древе по праву, ты моя дочь. Ты пришла в мою жизнь не как обычный ребёнок, но ты моя дочь. Ты сделала меня своей матерью с первой минуты, как я взяла тебя на руки. Ведь ты это знаешь, правда? Я пойму, если ты больше не станешь считать меня матерью, но для меня ты всегда останешься моей девочкой, которую я вырастила, которую обожала каждый день. Я всегда сделаю для тебя что угодно, даже если я тебе больше не нужна.

За окном совсем стемнело. Болит голова, и я забираюсь под одеяло. Все чувства словно притупились. Не знаю, что отвечать и как себя вести, кусочки головоломки никак не складываются в картину моей жизни.

Мама уходит к себе. Подтыкает вокруг меня одеяло, как в детстве, и уходит. А я лежу, уставившись в темноту широко раскрытыми глазами, и гадаю, как жить дальше. Не хочу оставаться здесь, делать вид, что ничего не изменилось. Всё изменилось. От меня хранили в секрете мою собственную жизнь. Теперь я хочу решать всё сама.

«Вот только, – мысленно уговариваю я себя, – только не стоит уходить среди ночи и бродить по улицам, когда здесь такая тёплая постель».

Послушавшись собственного совета, я засыпаю на рассвете. Приму решение утром. Когда я закрываю глаза, слова из толстой тетради вплетаются в мои сны.

Мне снится мужчина, отмеченный страшным знаком и изгнанный собственным народом.

Мне снится женщина с лицом Белой Ведьмы, полюбившая отмеченного мужчину.

Мне снится отвергшая её семья.

Мне снится, как растёт её плоский белый живот.

Мне снится малыш в её утробе и слабеющее тело. Все силы женщины уходят, чтобы принести в мир новую жизнь.

Мне снится ребёнок, отмеченный с рождения.

Мне снится смерть Ведьмы и плач отмеченного мужчины.

Мне снится, как плачут отец и дитя.

Мне снится, как мужчина идёт сквозь леса.

Мне снится женщина, спрятавшая ребёнка.

Мне снится другая, прижавшая малышку к сердцу, как родную.

Мне снится пустота, пустота, пустота…

Когда я просыпаюсь, оказывается, мама уже ушла на работу. Не знаю, как мы с ней будем дальше жить, но в мыслях у меня прояснилось, я вижу и понимаю больше, чем вчера. Побуду здесь, а потом решу, что делать дальше. В чайнике есть вода, а в жестяной банке – сухие чайные листья. Заварю чаю – чай решит все проблемы, ведь так?

Я наливаю уже вторую чашку, когда раздаётся стук в дверь.

– Софи? Вы дома? – слышится голос Верити. – У меня письмо для Леоры.

Делаю глубокий вдох для храбрости и открываю дверь.

Единственная, кого я ни за что не хотела бы обидеть, единственный невиновный участник во всей этой мешанине – это Верити. Она смотрит на меня раскрыв рот, в руке у неё конверт. Пытается что-то выговорить, но сказать ей нечего. Сунув письмо мне в руку, Верити уходит, бросив на меня лишь один взгляд через плечо. Один взгляд, но он красноречивее всех слов.

И я не догоняю её.

Стою и смотрю, как из моей жизни уходит лучшая подруга.

Сидя за столом, я рассматриваю государственную печать на конверте, а потом с криком яростной безысходности луплю кулаком по деревянному столу. Сколько всего я хотела бы сказать Верити! Извиниться, узнать, что случилось с ней после той церемонии. Наверное, она работает на прежнем месте, иначе не доставляла бы письма с государственными печатями. Но всё ли в порядке у неё на работе? Разговаривать с Обелем и с мамой было легче: мы все хранили друг от друга секреты, нам было что прощать друг другу. Но Верити делала мне только добро, всегда была храброй, всегда на моей стороне. Я не заслуживаю такой подруги. Я предательница.

Оставив письмо на столе, я выливаю остатки чая в раковину. Ничего не хочу, тошнит. Стараюсь не выпускать письмо из виду, словно это ядовитое насекомое, готовое удрать в любую минуту.

Возвращаюсь к столу и беру в руки конверт.

Когда-то я читала историю о девушке, которой дали ларец и велели никогда его не открывать. Всем известно, что подарок, который нельзя открыть, – не подарок вовсе, а проверка. Девушка не выдерживает и открывает ларец, выпуская в этот мир всё возможное зло. Слушая эту историю, укоризненно качаешь головой: вот глупая, сама во всём виновата!

Сломав печать, я читаю письмо:

Дорогая Леора!

Готова ли ты дать ответ?

Увидимся завтра в десять часов в здании правительства.

Я записала тебя на чистосердечное признание, а потом приходи ко мне, поговорим.

Мел

На улице морозно, но, направляясь в здание правительства на чистосердечное признание, я не чувствую холода. Только внутри, натолкнувшись на стену тёплого воздуха, понимаю, как сильно замёрзла. Поворачиваю налево, к комнате признаний, стучу в дверь, чтобы сообщить, что явилась, как назначено. В самый первый раз на признании я ужасно боялась, и папа меня подбадривал. Теперь папы нет, но я совсем не боюсь. Я отвечу на все вопросы, и пусть воет их сирена, пусть попробуют поймать меня на лжи.