Виталий Забирко - День пришельца (сборник)

Успокоившись, я уткнулся в книгу и читал до самого вечера. Что удивительно, но роман мне понравился, и когда в пять часов с неба исчезли «гляделки», ещё полчаса сидел в шезлонге, пока не дочитал до конца. И не подозревал, что классические произведения могут так увлечь, до сих пор предпочитал исключительно фантастику.

На следующее утро, глядя на себя в зеркало, я неожиданно обнаружил, что кожа на открытых участках тела загорела. Как это могло произойти, если целый день небо закрыто «гляделками», было непонятно, однако особо задумываться над этим не стал. Если здесь можно загорать, то чего стесняться? К тому же и одежда лучше сохранится – вдруг ещё понадобится, а я её так затаскаю, что останутся одни лохмотья?

Когда я появился на крыльце в одних трусах и с книгой под мышкой, «гляделки» в небесах замигали, меняясь в ячейках, как в калейдоскопе. Либо в Галактике обожали стриптиз, либо и понятия не имели об одежде. Не удивительно: на Земле ни одно живое существо, кроме человека, не прикрывает своё тело, разве что раки-отшельники. Войдя в образ, я состроил на крыльце пару поз культуриста, поиграл дряблыми мышцами, затем помахал «гляделкам» ручкой и спустился по ступенькам, как с подиума. И тут увидел, что у стены домика стоят лопата, лейка и ящик с зелёной рассадой.

Прочитали мои мысли, что ли, и решили предложить заняться огородничеством? Нашли дурака! Я скептически усмехнулся, прошёл к шезлонгу, сел и раскрыл книгу.

В этот раз мне предоставили «Мастера и Маргариту», и менять наслаждение от чтения прекрасного произведения на сомнительное удовольствие копать грядки я не собирался, хотя читал роман раза три. Витас Забиров, редактор нашей программы на радио, утверждал, что «Мастера и Маргариту» можно использовать при обучении редакторов в качестве наглядного пособия по стилистическим ошибкам. Вместе с Витасом мне приходилось редактировать свои остроты, но я никогда не читал художественную прозу как редактор. Для меня вся литература делилась на две категории: «нравится» и «не нравится», вне зависимости от того, плохо или хорошо она написана. Читал я быстро, и словесные нелепицы, как это бывает с большинством читателей, проскальзывали мимо сознания, ретушируемые собственным воображением. Сейчас же времени у меня оказалось предостаточно, торопиться было некуда, и я читал роман медленно, смакуя образы и сцены. Однако, к великому огорчению, был вынужден согласиться с Витасом, поскольку то и дело натыкался на корявые фразы. В одном месте даже обнаружил строчку, содержавшую сразу две стилистические ошибки. Когда Левий снял с креста Иешуа, он затем «…побежал на разъезжающихся в глиняной жиже ногах к другим столбам». Во-первых, в русском литературном языке не принято «бегать на ногах », а во-вторых, во время бега ноги разъезжаться не могут. Для того чтобы они разъезжались, будь то в глиняной жиже, на льду и так далее, обе ноги должны одновременно соприкасаться с поверхностью, а во время бега это исключено. Минут на пять я задумался, пытаясь построить фразу согласно законам никогда не преподававшейся в советских школах словесности, и кажется, мне удалось: «…побежал, оскальзываясь в глиняной жиже, к другим столбам». Хотя не уверен, что Булгаков согласился бы с моей правкой – скорее всего, он написал бы по-другому.

Отложив книгу, я задумался над судьбой художественных произведений и в конце концов был вынужден признать, что их значимость не зависит от стилистической чистоты текста. Будь так, самыми великими книгами являлись бы орфографические и толковые словари. Но сколько бы ни нашлось в романе Булгакова корявых фраз, он был, есть и останется величайшим произведением русской литературы двадцатого века.

Выйдя из домика после обеда, я покосился на ящик с увядающей рассадой, поморщился, сел в шезлонг и раскрыл книгу. Однако текст не шёл в голову. Промучившись полчаса, я встал и взялся за лопату. Возможно, мне что-то подмешали в еду, чтобы пробудить наклонности огородника, а возможно, глаза устали от постоянного чтения, но копался я в земле с удовольствием. В огородных культурах я не разбирался, но, по-моему, к овощам рассада не имела никакого отношения, поэтому и решил устроить нечто вроде цветника у домика.

Управился я ровно до пяти часов – вскопал землю, посадил рассаду, полил, раз десять бегая с лейкой к реке, и когда дверь в домик открылась, с гордым чувством выполненного долга направился в ванную комнату. Долго плескался в джакузи, затем поужинал, немного почитал и лёг спать.

Впервые я спал без сновидений, без кошмаров, и мысли о суициде меня не посещали.

С тех пор моя жизнь приобрела размеренный ритм – с утра я пропалывал цветник, поливал, затем усаживался в шезлонг и читал. «Гляделки» надо мной вначале перестали перемигиваться, а затем в сплошной сети шестиугольных ячеек начали появляться бреши открытого неба. Понятное дело, экзотический экспонат интересен только поначалу, но со временем из разряда необычных переходит в разряд тривиальных, и ажиотаж вокруг него угасает. Много ли у нас людей, посещающих кунсткамеру? То-то и оно…

Однако падение рейтинга моей популярности почему-то не волновало. Это на Земле задевало, что был для всех безымянным Ларионовым, но здесь я жил своей жизнью, а обладатели «гляделок» – своей, и наши интересы не пересекались. Если не представляешь, к чему может привести известность, то и выпендриваться не стоит. А то может получиться, как с одним молдаванином, который обнаружил оригинальный полупрозрачный камень, направил его в Академию наук и попросил, если окажется, что это неизвестный минерал, назвать его своей фамилией. Проанализировав образец, из Академии наук ответили, что он является окаменелыми экскрементами динозавра, и попросили подтвердить согласие на присвоение минералу фамилии первооткрывателя. Молдаванин предпочёл остаться неизвестным…

Оставив одежду в домике, я разбросал её по тахте, а когда вернулся, обнаружил, что она сложена аккуратной стопкой, а поверх неё лежит мелочь из карманов: деньги, ключи, мобильный телефон, диктофон. Вначале я подумал, что одежду постирали, но когда принялся рассовывать по карманам бесполезные в этом мире вещи, то оказалось, что одежда новая. Такая же, как моя, но словно только что из магазина. Быть может, галактическая стирка сродни восстанавливающей? Нам до их технологий далеко…

Напрасно я решил, что вещи из моих карманов бесполезны, так как дня через три неожиданно зазвонил телефон. Трясущимися руками я извлёк его из кармана, включил.

– Слушаю… – прохрипел в трубку.

– Алсуфьев?! – громогласно рявкнул из мобильника Фесенко, будто находился рядом. – Где ты шляешься, через пятнадцать минут мы должны быть в эфире!