Виталий Забирко - День пришельца (сборник)

Минут пятнадцать я издали наблюдал за ходящей волнами стеной, пока, наконец, удары не стали реже, слабее, и стена уже не ходила ходуном, а лишь подрагивала мелкой рябью. Повезло мне по всем канонам российского счастья.

Переведя дух, я подошёл к реке. Река как река, метров пятнадцати шириной, с мутноватой водой, пологим песчаным дном. Дно просматривалось метра на три, и вроде бы река была мелкой, но определить, какова её глубина у скал, было невозможно. Поток вытекал из-под чёрной перегородки и исчезал под белой равниной, словно вдоль её обреза находилась прорва.

Не рискнув подойти к кромке воды (чёрт его знает, какие крокодилы здесь могут водиться!), я прошёл по берегу к белой равнине, но ступить на неё не смог. Равнину с клубящимся над ней туманом отделяла невидимая пружинящая преграда, на ощупь очень похожая на чёрную перегородку. Никакой прорвы, в которую бы падала река, здесь не было, вода просто исчезала у белой равнины точно так же, как вытекала из-под чёрной стены.

Я похлопал по прозрачной перегородке ладонью, и, наверное, по ней побежали такие же концентрические круги, как и по чёрной, но только не видимые глазу. Белесый туман за прозрачной перегородкой клубился большими клочьями ваты, играя на свету тенями, и создавалось неприятное впечатление, что в толще тумана перемещается кто-то громадный и неуклюжий.

Итак, место моего пребывания оказалось замкнутой территорией, с двух сторон ограниченной отвесными скалами, ещё с двух – странными перегородками. Сто на сто метров кочковатой земли. Гектар. А если учесть, что высота скал и чёрной перегородки также около ста метров, то я находился в замкнутом кубе, единственной незакрытой стороной которого было небо над головой.

Подойдя к рахитичному кустику, я внимательно рассмотрел его. Тоненькие веточки, мелкие зелёные листики… По внешнему виду вроде бы земное растение. Однако когда я попытался сорвать листок, ничего не получилось. Твёрдый и скользкий на ощупь, он никак не хотел отрываться, словно был искусственным. Похоже на бутафорию – как в аквариуме.

Это вывело меня из себя. В конце концов, если меня завербовали сюда каким-то там стерхайсером, то должны объяснить должностные обязанности? И чем меня собираются кормить? То, что чахлые кустики несъедобны, я уже выяснил, но ничего иного, пригодного в пищу, в замкнутом пространстве не наблюдалось. Разве что крокодилы – но были большие сомнения, что они обитают в мелководной речке. Вряд ли в мутных водах, появляющихся ниоткуда и исчезающих в никуда, кто-то мог жить.

Я перевёл взгляд на домик, и его дверь, словно в подтверждение моих мыслей, открылась. Непроизвольно глянув на часы – ровно двенадцать, я решительным шагом направился к домику. Надеюсь, прибыл непосредственный наниматель, который объяснит, чем мне предстоит заниматься.

Однако никого в домике не оказалось, зато на столике меня ждал обед. Тарелка супа, овощной салат, бефстроганов с гречкой, стакан апельсинового сока, несколько кусочков хлеба. Моего «любимого блюда», которое я записал в контракте, не было. Впрочем, «нелюбимого» тоже. На всякий случай я заглянул в ванную комнату, но и там никого и ничего не оказалось. Как в смысле нанимателей, так и водки с лимонами.

Есть не хотелось, и если я перед этим думал о еде, то исключительно из принципа. Однако от обеда не отказался – вдруг он бесследно испарится в никуда, как и появился ниоткуда, и потом неизвестно, когда меня в очередной раз будут кормить и будут ли.

Покончив с обедом, я достал из кармана сигареты, хотел закурить, но неожиданно не обнаружил зажигалки. Порыскал по карманам и вспомнил, что оставил её на столике в кафе у фонтана. Есть за мной такой грех – забывать где ни попадя авторучки и зажигалки. Но если в городе это вызывало мимолётную досаду, то сейчас отсутствие зажигалки выглядело катастрофой. Прикурить здесь было не у кого. Весёлая перспектива… И тогда я впервые подумал, что, сбежав из своего собственного мира, очутился отнюдь не в лучшей ситуации. Возможно, и здесь захочется удавиться.

Искать где-нибудь огонь было бессмысленно, поэтому я, чтобы хоть как-то отвлечься, лёг на тахту и смежил глаза. Не помогло. Курить хотелось просто зверски. Я открыл глаза и покосился на часы на стене. Без двадцати час. Взломать, что ли, стену, добраться до электропроводки и, закоротив контакты, попытаться прикурить от искры? Однако ломать стену было нечем (не зубной же щёткой, в конце концов?), да и вряд ли в стене есть электропроводка. Такие часы работают от маломощных батареек…

Минут пятнадцать я мучился, ворочаясь на тахте, то с открытыми, то с закрытыми глазами, но ничего иного, кроме курева, на ум не шло. Ровно в час часы тихонько пискнули, и не успел я подумать, что не собираюсь реагировать на будильник, как меня подбросило на тахте, и неведомая сила вытолкала из домика.

Дверь за спиной хлопнула, щёлкнул замок, и я очутился на крыльце в уже знакомом мне каньоне. Впрочем, не совсем так. Над головой, простираясь от одной гряды скал до другой, каньон прикрывала странная решётка с шестиугольными ячейками, в каждой из которых поблёскивали какие-то шарики, спиральки, усики, линзы и… и…

Челюсть у меня отпала, в ногах появилась слабость, и я, не в силах оторвать взгляд от решётки над головой, начал медленно сползать спиной по двери домика. Из шестиугольных ячеек решётки на меня смотрели глаза. Серые, карие, черные, голубые, запавшие, с круглыми, треугольными, звёздчатыми, щелевидными зрачками, с веками и без них, фасеточные и на стебельках… И, как понимаю, шарики-спиральки, линзы и прочее тоже были глазами. Глазами, гляделками, баньками, моргалами, буркалами, зенками, шарами…

Теперь я понял, в чём заключалась работа стерхайсера и почему «Гурвинек» извинялся за столь низкую цену контракта. Нелегко быть экспонатом, которого со всех сторон рассматривают жители Галактики. Зная наперёд, ни за какие деньги не согласился бы. Разве что за миллион. Оставалось надеяться, что препарировать меня не будут.

Поднявшись на всё ещё ватных ногах, я первым делом попытался вернуться в домик. Но не смог. С виду хлипкая дверь даже не резонировала на мои толчки и удары кулаками, и создавалось впечатление, что я бьюсь о монолитную бетонную стену, на которой нарисована дощатая дверь. Не знаю, сколько бы я так бился, если бы в памяти не всплыло воспоминание, как дрожала от толчков извне чёрная перегородка каньона. Я замер, медленно повернул голову к чёрной стене, но она снова блистала ровной поверхностью незыблемого монолита. Выходит, не я один работал здесь стерхайсером, возможно, каньон тянулся до бесконечности, и для каждого стерхайсера был отдельный, огороженный со всех сторон участок. Вольер. Или вольера, кому как больше нравится. Честно сказать, мне не нравилось ни то, ни другое. Клетка.