Сэмюэль Дилэни - Дальгрен [litres]

Посреди исправительного нытья по поводу совместных кулинарных упражнений Рисы / Ангела Ланья обернулась, когда я вошел в кухню, и сказала:

– Шкет, я тут придумала кое-что про твою память.

– Да тут все только и делают, что думают, – сказал Ангел. – Закрой рот, ну? А мы будем готовить.

– Она же помочь хочет, – сказала Риса.

– И знает, что я шучу, – сказал Ангел. – Правда?

– Я закрою рот, – сказала Ланья.

Я присел на уголок кухонного стола.

– Что ты придумала? – На пол слетела какая-то, что ли, вилка.

– Вообще-то, – Ланья ее подобрала, – у тебя фантастическая память! Я опять лазила к тебе в тетрадь – прости, я знаю, что ты простишь; но память на разговоры у тебя почти фотографическая!

– Вовсе нет, – ответил я ей.

– Я сказала «почти».

– Нет, – повторил я. – Каждый записанный разговор где-то на треть – парафраза.

– Запоминать две трети того, что люди говорили, хотя бы на несколько минут – это очень необычно. Даже твое описание ночи в парке; а ты говорил мне, что почти ничего не помнишь.

– Я просто записал с твоих слов.

– Даже если реплики неточные, ощущение-то передано! И с моей проститутской эскападой – ты запомнил все реплики. Уж их-то я помню.

Я сказал:

– Это ты тоже прочла?

– И где ты пересказываешь наши разговоры. Уж не знаю, насколько они проигрывали бы расшифровке, но все равно поразительно.

– Так что ты придумала?

– Ну просто, может, раз у тебя такая память на детали, ты из-за этого теряешь целые периоды времени или… ну, понятно.

– Это так интересно, – сказал я. – Пожалуй, я сию секунду забуду.

– Она же просто хочет помочь! – сказала Риса, грохнув кастрюльными крышками над плитой.

– И знает, что я тоже шучу, – сказал я. – Но даже если так – и что?

Конечно, я не забыл, узрите доказательство. И все равно подозреваю, что мои весьма творческие живописания скорее убедительны, нежели точны, что бы там она ни говорила, – я думаю (надеюсь?).

Денни медленно и изумленно сказал:

– Ни хера себе!..

– Было очень странно. – Ланья опустила плечи. – Я прямо решила поначалу, что им крышу снесло. Как бы испугалась за них. Они, по-моему, ни встать не могли, ни уйти. Прямо как будто в трансе. Откровение лежал на спине и почти все время плакал. Вот это меня не очень заводило. Но кое-кого из дам – не то слово! И стояк у него не спадал.

Я удивлялся, и мне было любопытно.

– А они кончали?

– Может, поначалу пару раз. Кажется. Но потом у них стоял, и все. Опасть не успевал. С ними просто делали, кто что хотел. И кто хотел, тот делал.

– Одни девчонки? – спросил Денни.

Ланья кивнула.

– Ёпта.

Ланья приникла ко мне:

– Никогда не видела мужчин в таком состоянии. Выглядело очень лесбо. – Она скрестила руки под грудью. – Мне было по кайфу. Страшновато. Но… некий опыт.

– У тебя опыты прямо конвейером текут, а?

Я тут же вспомнил, что сказала мне Риса в тот день во дворе; и заухмылялся вот над чем: генитальный метод решения задачи, которую она мне задала, вызывал у меня сомнения ничуть не меньше анального. Что ж, ничего не попишешь: может, кое-кому на все праздники жизни не поспеть.

Ланья ухмыльнулась мне снизу вверх:

– Мм-хым , – и поцеловала меня в нос.

– А твоя мадам Браун что про это думает? – спросил я.

Этот комментарий к рассказу Ланьи про девчонок, которые трахали двух парней в доме, пишу, только что дописав про бардак и ужас с «Эмборики» (где от Джека, кто бы мог подумать, было столько помощи и столько геморроя!), потому что мысль к этому подтолкнули тамошние события, что мы говорили им, что они говорили нам. Я отмечаю, что Саламандр и Откровение – из тех парней, которым интересны более или менее исключительно девчонки; помню по предыдущей ночи (что значимо в контексте сегодня?), как Откровение вежливо объяснял довольно пьяному Ангелу: нет, правда, ничего личного, но нет, он не хочет с ним ебаться, и нет, он никогда толком не пробовал, и нет, он не хочет, точно не сейчас; и так они вдвоем тихонько переговаривались на веранде полчаса. Правда, разумеется, в том, что Откровению страшно льстило столько внимания от человека настолько смышленее его, и он желал растянуть это внимание как можно дольше. (А мы что думали – всерьез обращая на них внимание, мы польстим им так, что они перестанут ногами наступать нам на горло? [51]) Мне кажется, разница порой в том, что они уверены, будто любые возникающие социальные структуры вырастают из паттернов, присущих Половому Акту, что бы это ни было такое; а мы снова и снова наблюдаем, как психология, структуры и всякие присадки, характерные для любого полового акта, неизменно заимствуются из социальных структур, которые уже существуют, созданы, могут меняться. Ладно, задам страшный вопрос: может ли так быть, что все эти абсолютные натуралы, сугубые-гетеросексуалы, полностью-довольные-своей-ориентацией-в-этом-мире, взаправду (неким невнятно сформулированным психологическим манером, который в итоге обзаведется миром получше) здоровее, чем (уй-я!..) мы? Отвечаю: да щас ! Активные (любого пола) тупее и злее. Пассивные (любого пола) ленивее и самодовольнее. В обществе, где они на вершине, они, точно утопающие, цепляются за этот свой расклад – активный / пассивный, мужчина / женщина, хозяин / слуга, я / не-я – и не удовольствия ради, что было бы логично, но поскольку расклад этот позволяет им проявлять или одобрять любое отсутствие сострадания друг к другу или к остальным, что (по крайней мере, в этом обществе , которое они тут устроили) аморально, извращенно и жестоко; уж лучше любое безумие. А безумие не лучше!

– Что я веду бурную и увлекательную жизнь.

– А, – кивнул я.

– Она только не понимает, как я умудряюсь каждый день вовремя приходить в школу.

– И как ты умудряешься каждый день вовремя приходить в школу?

Ланья пожала плечами:

– Больно, видать, сознательная.

– Господи! – Денни сел на пятки, сложил руки на коленях. – Ты – и групповуха, с Откровением и Саламандром! Эй, а кто лучше, цветик розовый или ниггер?

– Они оба, – она наклонилась и поцеловала его в нос, – тебе в подметки не годятся.

– А кстати, – сказал он, – где мои пять баксов?

Я ему заехал кулаком.

– Эй, рассказать, что со мной сегодня было?

– Это мои пять баксов, птенчик! – ответила Ланья.

– Ну ёпта! Я по улицам шатался, клиента, блядь, убалтывал…

– Да уймитесь вы! – сказал я им. – Послушайте меня.

И поведал, что было в парке. Мне казалось, это смешно. Но мы поговорили, и они оба сочли, что это довольно серьезно.

А говорили мы долго.

Три разговора, которые в последние дни вела здесь Ланья. (Заночевала; что приятно. Может, я готов пожить у нее? Инстинкт гнездования не равен инстинкту возвращения домой. Какой слабеет первым?) Когда я вышел во двор, она говорила с Глэдис.