Николай Старинщиков - Цифры нации [litres]

– Вроде того…

– А я с обвинением не согласился, требовал адвоката, которого мне так и не предоставили, но мое рыло при этом сильно пострадало, а вес уменьшился – у меня штаны слетают теперь при ходьбе.

– Но я никогда не подумал бы, чтобы вас. Другое дело – я, хакер. Я покушался на электронную безопасность. Я давно в это дело втянулся, не могу без него, потому что это как колода карт для игрока.

– Действительно.

– Но ничего, – усмехнулся Кошкин, – как-нибудь выкручусь. Мой позывной в Сети – Гламурный Хук… Назвался однажды, а потом так и прилипло, – пояснил он. – В переводе, конечно, звучит ужасно… Очаровательный крюк или что-то в этом роде.

Римов замер с открытым ртом. Гламурный… Неисповедимы пути твои, Боженька. Если это действительно Хук, то именно перед ним Римов поставил задачу – подобраться вплотную к искусственному монстру и, по возможности, взломать хранилища информации. При этом он сразу же переслал часть гонорара. Затем еще несколько раз высылал, отчетливо понимая, что результата может не быть – слишком сложной была задача. В итоге заказчик и исполнитель оказались в одной камере по разным уголовным делам. Это не было обычным совпадением, это были происки Татьянохи. Вжопеноги решил добить бывшего однокурсника Римова. Он до сих пор доказывал: не ум и порядочность важны в юридическом ремесле, а изворотливость, хитрость и подлость.

– Что вас в этом смутило? – спросил Кошкин. – Вам не нравится слово «гламурный»?

– Ни в коем случае, – ответил Римов, отводя взгляд. – Меня не это беспокоит… Нас подвели к одному знаменателю, включая стариков и детей… Теперь мы лишь некий продукт, сырье, из которого можно хоть что-то выжать…

Римов не стал говорить, что именно он поставил перед Хуком задачу. Для чего ему знать… Пусть это останется в тайне для него навсегда, думал он лихорадочно. Не надо бередить рану… И перевел разговор на отвлеченные темы. Он не хотел даже думать о том, что их ждет. Он говорил о принципах, на которых строилось право в старые времена, о наказании и его соразмерности совершенному проступку. Но Кошкин слушал вполуха, возвращаясь к реальности. Он почему-то считал, что бой на арене цирка – это всего лишь исправительные работы, после чего их отпустят с миром. Он, как и предшественники, осужденные по данному виду наказания, ошибался, поскольку был изначально введен в заблуждение. Это не были исправительные работы, это был билет в один конец…

Дни тащились, как утомленные безводьем верблюды. Кошкин и Римов находились, как и прежде, в городской тюрьме – с той лишь разницей, что их не таскали теперь на допросы. Кормили их так, что лишь бы не сдохли. Потом пищу для Кошкина вдруг заменили. Это были полноценные отбивные из ресторана. Прием пищи происходил при двух надзирателях, и, как бы Кошкин ни пытался, ему не позволяли делиться пищей с Римовым – тому полагались пустые щи, в которых плавала капустная кочерыжка. Кроме щей, полагался также кусок ржаного хлеба, от которого потом мучила изжога.

Стоило надзирателям уйти, как Римов начинал донимать Кошкина.

– Имей в виду, Хук, – наставлял он. – Лучше быть тощим и сильным, чем пухлым и гладким. Без движения ты заплывешь жиром, как поросенок, – не дай им возможности посмеяться над тобой. Через час мы будем с тобой заниматься… Тебе надо превратить эти калории в мышцы…

Потом Кошкину разрешили свидание. К нему пришла Катенька. Они говорили через толстое стекло, но стоило им завести речь о возможности избежать расправы, как их голоса пропадали, и не было никаких сил докричаться. Так и разошлись они – один в камеру, вторая – к Кошкину домой. Софье Степановне, как матери, почему-то не разрешили свидание.

А примерно через неделю после свидания в камеру доставили от Кати странный подарок. Выпуклый щит, на котором было написано: «Босиком. На щите».

Кошкин расписался в бумажке о получении щита, сел на койку и задумался. Это устройство вряд ли могло спасти от удара боевым топором.

– Ничего не пойму. Босиком… На щите…

– Иногда они практикуют бой в голом виде, – пояснил Римов. – Против животных или роботов…

Кошкин положил щит на пол, снял ботинки и утвердился на нем босыми ногами.

– И что? – пожал он плечами. – Допустим, я встал… А они меня вмиг прикончат.

– Дай посмотрю…

Римов взял щит и стал его пристально разглядывать.

…Бездомная Машка жила теперь в другом месте – в приемнике-распределителе для бродяг, и как страшный сон вспоминала тот день, когда она, войдя по грудь в холодную воду, вдруг раздумала, вернулась назад, а потом отправилась к бывшей супруге Кошкина и стала ей жаловаться. А потом Машка ушла. Однако легче ей после этого не стало, и она направилась еще по одному адресу: к Харитону. Но старика не оказалось дома, либо он спал, нажравшись на ночь таблеток.

Машка села тогда на лавочку возле дома, и к ней тут же подкатили на моноциклах два косматых подростка, которые наглым образом стали ей предлагать подработать у них проституткой. Но Машка дала им решительный отпор, отправив обоих в нокаут. Она не была андроидом с боксерскими замашками. Она, слушая молодых негодяев, взяла их руками за волосы на затылке и шмякнула лбами друг о друга, чтобы впредь не приставали к хорошеньким девочкам.

Время двигалось к полуночи, спать было негде. Она огляделась по сторонам и направилась в сторону центра – там она гуляла с Кошкиным. Добравшись до косогора, она присела на скамью под раскидистой липой и задремала. Кажется, она спала целую вечность, а когда проснулась, то поняла, что еще ночь, что лежит на боку, а перед ней стоят двое в форме.

– Спим-с? – ехидно спросил один. – А ведь не положено-с…

Другой молчал. Они дождались, когда Машка поднимется, затем сопроводили ее к машине и повезли в неизвестном направлении. Так и оказалась она в приемнике для бездомных, в котором, помимо людей разного возраста и социального происхождения, содержались также разнополые андроиды, происхождение у которых было одно – производственный конвейер. Впрочем, здесь было одно из достоинств: Машку собирались устроить на завод по производству андроидов.

Бездомных, слегка подкормив, утром выпускали во двор погулять. Машка ни с кем близко здесь не сошлась – одни курили траву, другие несли такую пургу, что хоть вешайся, поэтому она гуляла вдоль ограждения в одиночестве, копаясь в мыслях. И даже вздрогнула, когда ее окликнул женский голос. За решетчатым ограждением, возле дерева, стояла Катенька. На ней были те же пятнистые армейские брюки и куртка. Она приникла к ограждению и стала рассказывать о Кошкине, из чего следовало, что жить тому осталось два понедельника.

Машка, в такт рассуждениям Катеньки, лишь тихонько кивала. В принципе с Хуком должно было случиться что-то подобное, потому что его род занятий не вписывался в общие правила: хакер балансировал на грани дозволенного, а потом связался со странным заказчиком, которого ни разу не видел, но деньги от него получал.