Николай Старинщиков - Цифры нации [litres]

Вторым на очереди оказался магазин «От Танюши» – из него вынесли мясо, которое перед этим никто не брал. Потом пал магазин «Электронная техника». Народу срочно понадобились телевизоры, стиральные машины, пылесосы разных марок и утюги. Из подъездов домов выбегали мужчины и женщины, старики со старухами, а также подростки – и устремлялись к торговым точкам, в которых вовсю кипела работа. Товар хватали с полок, бежали дальше, ломали запертые двери – и под конец пускали там красного петуха, а особо ретивые бросались на полицейских, так что вскоре стало тошнехонько всем – от министров до депутатов всех мастей и сословий.

А ближе к вечеру, когда осеннее солнце еще стояло над горизонтом и на грудь было принято от полстакана и больше, толпа добралась до площади Независимости и принялась молотить в дубовые двери правительственного здания. Из рогаток подростки хлестали по окнам свинцовыми шариками – и старинные стекла сыпались, звеня, из просторных рам. Но здание пока держалось.

За высокими окнами первого этажа мелькали испуганные лица охранников: в толпе появились длинные алюминиевые лестницы, и дальнейшая судьба охранников была под вопросом. И тут по толпе – со стороны косогора – пробежала непонятная волна. Толпу словно толкнули к зданию. А потом прилепили, размазав вдоль стен. Мужики ревели, бабы визжали, подростки лезли по головам. Сообразив, что единственный выход из положения – это отступить в боковые проезды, толпа разделилась на два потока, но опять натолкнулась на что-то впереди себя. Некоторые из ловких кинулись на деревья и обомлели: в отдалении двигались верховые – в косматых шапках и с короткими плетьми в руках. Это были казаки.

А затем случилось непредвиденное: двустворчатая дверь дома правительства распахнулась и выдавила из себя ораву взбесившихся головастиков – в черных касках, с палками и щитами. Толпа озадаченно квакнула и стала сжиматься, а головастики стали ритмично ее обрабатывать – примерно так, как обрабатывают топором ветки у дерева, прежде чем окончательно срубить.

Что характерно, среди головастиков оказались лица давно знакомые – здесь были министры, руководители отделов и подотделов. И даже сам Татьяноха сюда затесался с участием Самоквасова. Не хватало только Большова. Да он и не мог там быть, поскольку лежал в это время на полу своего кабинета с пробитой головой. У дверей стоял охранник и тупо смотрел в его сторону.

– Я прошу тебя… – простонал Лев Давидович. – Очень прошу: вызови скорую, – и потерял сознание. А когда пришел в себя, то увидел охранника в той же позе – тот почему-то молчал и не двигался с места. – Я заплачу… – сказал Большов. – У меня есть…

С трудом он сунул тяжелую ладонь в нагрудный карман пиджака, вынул бумажник.

– Вот… Позвони…

Охранник, мужик лет сорока, подошел к председателю, нагнулся и выхватил из слабых рук бумажник. Затем выпрямился и стал изучать содержимое. Здесь оказалась банковская карта, на которой была приличная сумма. Забрав карту, охранник разжал пальцы, и бумажник упал рядом с его владельцем. Оставалось перебросить деньги на свою карту, но охранник не знал, как это сделать – для этого нужен был код доступа. Охранник снова нагнулся к Большову.

– И что с того? – произнес он безразличным голосом. – У тебя есть деньги, а у меня нет кода. Мы не договоримся…

Лев Давидович произнес код доступа и снова впал в забытье, а когда пришел в себя, то понял, что по-прежнему лежит в собственном кабинете. Впрочем, дверь теперь оказалась закрытой. Это говорило лишь об одном. Его оставили одного. И Большов решил, что надо ползти к дверям – ближе к людям, на вольный воздух. А когда добрался до цели, то понял, что обе створки чем-то подперты снаружи.

Силы его покидали, но одна мысль не давала покоя. Он так и не связался с сыном – то времени не было, то сын был недоступен. Так и жизнь пролетела в связи с недоступностью… Большов сунул руку в карман, нащупал телефон. Оставалось нажать кнопку – и сообщение улетит к сыну.

– Сделай их, Володенька… – прошептал он. – Теперь-то уж точно известно: ворье кругом расплодилось…

Он нажал кнопку телефона и выпустил его из рук.

Железная клетка неслась над волнистой лесной глухоманью. Римов, держась одной рукой за стальной прут, другую подтягивал к краю площадки полудохлых андроидов и сбрасывал вниз через распахнутую дверь. А те шевелились, начиная приходить в себя после удара электрическим током. Последний из них, почуяв, что дело неладно, уцепился ногой за стальной прут. Но это ему не помогло: Кошкин дернул на себя его стопу, и Римов избавился от врага.

Светило солнце. Вертолет нес их дальше от города, виляя среди возвышенностей, потом завис над водохранилищем. Кошкин узнал эту местность – и дамбу, и пруд, и ручей.

Вертолет подлетел к дамбе, опустил клетку на землю, дождался, пока Римов с Кошкиным выйдут из нее, затем поднял конструкцию. После этого отклонился к водохранилищу, собираясь, вероятно, избавиться от клетки, но потом передумал и, петляя меж гор, улетел в восточном направлении.

Кошкин, шагая на полусогнутых, двинулся от дамбы в низину. Римов, щелкая зубами от холода, шагал следом. И вскоре они оказались в бывшем офисе бывшего конструктора Машины, оглядывая окрестности и тихо радуясь. В руках у каждого была походная армейская кружка с разбавленным спиртом и куском твердой, как палка, охотничьей колбасы. Они чокнулись и выпили, кто сколько мог. Они пили за себя, за Шендеровичей, а также за Машеньку – она ведь тоже была на представлении. И если б не ее посох, то еще неизвестно, к чему бы привел полет в обществе гладиаторов.

– Она рисковала, – сказал Кошкин. – Ее могли опознать на входе, но она молодец, она не могла по-другому…

– Шендеровичи… тоже… молодцы… – заикаясь, продолжил Римов. – Шендеровичи – это наше все… Без них нас бы точно… скормили… кы-кы… крокодилам…

Кошкин после выпитого слегка успокоился. На нем теперь были солдатские брюки и куртка, а также короткие сапоги. Римов был точно в таком же облачении. Потом они стали спорить. Кошкин не мог понять, как Римов мог дойти до жизни такой, что его едва не скормили крокодилам. Он называл его лишь по имени и даже не мыслил назвать иначе, в то время как Римов вдруг стал называть его по имени-отчеству.

– Поживем здесь, оглядимся, а там видно будет, Владимир Львович.

Кошкин задумался. Из головы не выходили Жердяй с Виноградовым. Эти господа, услышав топот «караула», где-то прятались до сих пор. Возможно, они мотались по подземелью и в любой момент могли ударить в спину. Забыть о них – равносильно головотяпству, и он рассказал об этой истории – вплоть до избавления от наручников в подземелье.