Майкл Бишоп - Сказки о воображаемых чудесах [сборник]

— Кто следующий? — Он взял деньги клиента и отдал их мальчику в кабинке. Симпатичный паренек. Его сын, поняла Кошка, прикоснувшись на мгновение к его разуму. Мать давно умерла, но по ней все еще сильно скучали. Он сам воспитывал ребенка.

Мальчик вернул клиенту сдачу. Отец наугад назвал возраст и вес клиента, оба раза неправильно, и с улыбкой протянул ему дешевый керамический приз. Улыбка была теплая и необычная, в ней сквозило веселое недоумение: «прекрасные фарфоровые куклы» были такими никчемными, что он зарабатывал, даже отдавая их бесплатно. Но еще в улыбке была сердечность: ему нравилось радовать людей. Кошка внезапно поняла, что ей ужасно нравится эта улыбка.

— Кто следующий?

— Мы здесь, Олли, — сказала Арбузики, толкая Кошку вперед. — Привет, Олли, познакомься: это Кошка.

— Я знаю. Мы уже виделись. — Он повернулся к ней лицом. У него была чудесная улыбка, но темные очки он так и не снял, несмотря на то что настала ночь. Она не видела его глаз. — Привет, Кошка, — сказал он. — Добро пожаловать.

— Наверно, она хочет, чтоб ты угадал ее возраст, — сказала Арбузики. — Не знаю. Она, похоже, совсем не разговаривает. Словно ей кошка язык откусила. — Она расхохоталась над собственной несмешной шуткой, запрокинув голову к небу, колыша грудями. Олли улыбнулся, но смеяться не стал.

— Как-нибудь в другой раз я отгадаю все, что она захочет. Но не сейчас. Не думаю, что тебе сейчас нужно именно это, не так ли, Кошка? — он говорил мягким дружелюбным тоном. И совсем не заигрывал с ней.

В замешательстве она подумала: Я хочу, чтобы ты снял эти преграды со своих глаз. Я хочу посмотреть в твои глаза и заставить тебя пойти за мной. Я хочу познать тебя плотью, хочу узнать, что ты такое.

Нет, ответила его мысль на ее мысль. Нет, прости, я не могу сделать ничего из этого. Даже для вас, миледи Кошка.

Вернувшись часом позже в палатку стриптизерш, она поняла, что все еще дрожит. Этот человек заставил ее почувствовать себя обнаженной, незащищенной, беззащитной гораздо больше, чем если бы на ней просто не было одежды. Кем бы, чем бы он ни был, он мог прикасаться к ее разуму. Возможно, он даже мог сказать, кто она. Или кем была раньше.

Отчасти она чувствовала злость, унижение, досаду. Она хотела его, как не хотела ни одного мужчину до него, и он не отозвался так, как должен был. Он отказал жаждущей богине плодородия, а это не шутки.

А еще она очень испугалась. Боги старых религий в новых всегда становятся бесами. Однажды за ее трижды три жизни Кошку вывели на чистую воду и приговорили к сожжению, пока она еще была в своем зверином обличье. Она хорошо помнила даже не столько ужасную боль, сколько беспомощность ее хитрого тела, скованного ремнями из сырой кожи, и прыжки алчного огня, вонь собственной горящей кожи, горящей шерсти. Снова испытать такую смерть ей совсем не хотелось.

Проплывая по сцене и позируя на следующем стриптиз-шоу, она выцепила из толпы широкоплечего привлекательного юнца и призвала его взглядом. По ее беззвучному приказу он ждал ее в задней части шатра после представления. Он сам не вполне верил своему счастью, и рот его двигался неуверенно, как у младенца. Она провела его во тьму за пределы карнавала, и он сделал, что она хотела, все, чего ей хотелось, и был очень, очень хорош. А потом она прогнала его взмахом когтистых рук. Зачем наказывать его еще? Она знала, что через несколько дней мысли о ней сведут его с ума.

Она должна быть довольна. Раньше ей всегда было достаточно простого и священного акта похоти. Но все же чего-то ей не хватало. Из места, где кто-то понял ее истинную сущность, нужно было сразу нестись на четырех не связанных лапах. Но все же, к своему удивлению, она этого не сделала.

Нелегкая забери этого Олли. Он опозорил меня и напугал , но все равно меня не одолел. Посмотрим, будет ли он презирать меня в итоге.

Хотя «презирать» — это слишком сильно сказано, наверное: когда она вернулась на карнавал в одиночестве, то обнаружила, что он ждет ее у трейлера Хинкльмана.

— Я просто хочу попросить прощения, если обидел тебя, Кошка, — сказал он вслух. — Я не хотел.

Слова ничего для нее не значили. Но мысль, что таилась за словами, была прозрачной, словно слеза: Я не хотел вызывать твой гнев, и мне не нужны враги. Я просто хочу, чтобы меня оставили наедине с моим сыном и моей скорбью.

Это чувство возмутило ее. Она оскалила зубы и едва не зашипела, прошла мимо него в трейлер, где девочки уже освободили для нее койку. Через несколько минут вошел сам Хинкльман. Он хотел воспользоваться негласным правом хозяина шоу и разделить с ней ложе, но она ударила его, оставив четыре длинных алых царапины на лице. А затем она с отвращением слушала, как он утешается с индианкой. Этот стареющий козел с пивным брюшком и смрадным дыханием… Отвратительный. Почему он так распален, в то время как единственный мужчина, который привлекает ее, этот Олли, так равнодушен?

Мужчины. Пропади они все пропадом. Так Олли хочет, чтобы его оставили в покое? Ну что ж, как-нибудь переживу.

И все же на следующий день, когда огни карнавала зажглись на закате, она сначала подошла к цветочному ларьку и взяла цветок; пожилая итальянка отдала его с улыбкой. Обитатели карнавала делились друг с другом, чем могли. Этот цветок был похож на женскую юбочку: весь гофрированный, в оборочках и складках. Казалось, раньше он был белым, а потом его окунули в краску, которая разлилась от кончиков лепестков по его венам в центр, и теперь он алел, словно кровь. Очень красивый. Кошка воткнула его в золотые волосы, а потом снова прошла по парку в своем красном платье и вышла к кабинке, к его кабинке, и встала там, глядя на него. Она снова пришла к нему, говорила себе Кошка, из любопытства. И она знала, что отчасти это была правда.

— Привет, Кошка, — поздоровался он с ней, не говоря ни слова и не смотря в ее сторону.

— Привет.

— Ты — единственная, с кем я могу говорить так.

— Ты — единственный, с кем я вообще могу говорить.

Наступила пауза. Потом он подумал очень, очень мягко:

— Да, да, понимаю. Мне не приходило в голову, но ведь правда одиночества может быть слишком много.

— Да нет, не сказала бы. Мне нравится бывать одной.

— И все же… Если ты захочешь поболтать, мне будет приятно поговорить с тобой.

Так, пожалуй, можно разузнать, сколько он на самом деле о ней знает. А что касается того другого, чего она хотела от него… она все еще изнывала от желания, но все же не чувствовала в нем никакого отклика. Но даже сама ледяная преисподняя не заставила бы ее попросить снова. Цветок в волосах был и так достаточно красноречив. И этот призыв в ее взгляде…