Майкл Бишоп - Сказки о воображаемых чудесах [сборник]

Она разговаривала с ним при помощи разума так же небрежно, как если бы вела придворные беседы с вассалами. Так ты понимаешь мысли. Когда люди приходят к тебе и задают вопросы, ты всегда можешь найти ответы в их сознании?

Да. И еще многое из того, что они не хотели бы открывать. Иногда что-то очень прекрасное, иногда что-то очень уродливое. В его тоне ей слышалась тоска поэта. Из того, что он видел в людях, он хотел создать песню или сагу, нечто настолько великое, чтобы в нем содержалось все, что он услышал и узнал. Но ей не хотелось оказаться в его песне.

Она не могла спросить его, сколько ему известно о ней. Да и почему бы ему говорить ей правду? Он постоянно лгал.

— Получается, что какой бы тебе ни задали впрос, ты можешь ответить правильно? Каждый раз?

— Да.

— Зачем же ты так часто даешь неверные ответы?

— Чтобы они были довольны. Людям нравится побеждать. Я позволяю им выиграть, и тогда они приходят снова. Понимаешь? И снова пытаются.

Она развернулась и пошла прочь. За спиной она слышала его голос. Он зазывал клиентов: «Я могу угадать ваш возраст, ваш вес, вашу профессию! Испытайте мое умение, дамы и господа! Задайте мне любой вопрос. Посмотрим, смогу ли я ответить».

Кошка отошла на безопасное расстояние и лишь затем разрешила себе подумать: Он делает так, чтобы они приходили снова. Он делает так, чтобы я приходила снова.

А потом она подумала: Если я выиграю, может, это просто он позволит мне выиграть?

И еще она подумала: Кто он такой? Что он такое?

Однако страх несколько ослабел. Если она, прикоснувшись к его разуму, не узнала, кем он был, то вряд ли ему о ней ведомо больше.

Той ночью она снова возлегла с клиентом, но обнаружила, что ей противен и он сам, и то, что она с ним делала.

— Почему они тебе не платят? — рассерженно объявила ей Арбузики после того, как мужчина ушел. — Это же просто глупо. И нам ты жизнь не облегчаешь.

Она гневно уставилась на стриптизершу, но если бы она и правда исполняла священный акт за плату, то все равно не смогла бы ненавидеть себя больше. Ее не утешала даже мысль о том, что мужчина поплатится за свою дерзость рассудком.

На следующее утро она пришла к Олли в трейлер, где с ним жил его сын. Часами она сидела у них на кухне и молчаливо беседовала с Олли. А еще она приготовила им обоим на завтрак свежепойманную форель. Обычно завтраками занимался мальчик. Он же помогал отцу по вечерам в кабинке, разменивая клиентам купюры. Причина была проста: Прорицатель не мог делать это самостоятельно.

Олли был слепым.

— Слепым? Но… я не знала!

— Мало кто знает. Не рассказывай никому, ладно?

Его улыбка сказала ей, что это была шутка: он знал, что она не сможет никому рассказать. И все же вопрос был нешуточный. Предполагалось, что прорицатель видит подсказки, догадывается, но не знает. Иначе дар его был бы слишком пугающим. Если бы клиенты знали правду, Олли лишился бы работы.

Конечно.

Кошка чувствовала себя глупой — но на душе у нее было удивительно легко. Так, выходит, он ни разу не видел ее в красном платье, не знал, каким золотистым светом сияют ее волосы в огнях карнавала, он не видел, как качалась у ее виска гвоздика, не мог разглядеть, как она была прекрасна. И все же ему было жаль огорчать ее. И все же он поприветствовал ее, как только почувствовал, что она прошла мимо.

— Твои глаза… как это случилось?

— Несчастный случай.

Та же огненная трагедия, что убила его жену. После нее он продал свой дом, бросил работу и отправился путешествовать с карнавалом. Зажил так, как ему нравилось. Позволял людям выигрывать. Дарил им счастье.

Или — прикасался к их разуму, узнавал о них всю правду, а потом лгал им.

Наступила тишина. А потом Кошка спросила мягко: Можно мне теперь посмотреть в твои глаза?

Он помедлил, но лишь секунду, а потом поднял руки и снял темные очки. Глаза у него были нестрашные. Она и так знала, что они не могут быть уродливыми. Серые, затуманенные, будто смотрят куда-то вдаль. Глаза прорицателя. И его лицо без этих темных барьеров, мешавших увидеть его целиком… Как она могла подумать, что у него было обычное лицо? Оно было изысканным: высокие скулы, мечтательный изгиб бровей…

— Ты очень красив.

— Ты… они говорят мне, что и ты очень красива, Кошка. Я знаю… это чувство, что остается у меня от твоего разума… оно кажется мне прекрасным. Что-то горделивое, словно вещь из золота, словно закат.

— Ты знал все. С самого начала.

Молчание. А потом он признал вслух:

— Да. Я знаю.

— Я не понимаю этого странного варварского языка. Я понимаю лишь то, что чувствую в твоем разуме. И сейчас там великая скорбь. Ты знаешь, что я хочу тебя. Но ты все еще влюблен в свою жену.

— Мне кажется… Сейчас я влюблен только в память о моей жене.

— Значит, ты боишься. Ты думаешь, я накажу тебя, как наказывала других.

— Нет, я не боюсь. Опасность — это часть твоей красоты. Все прекрасное исполнено риска.

— Но, когда я пришла призвать тебя, ты не хотел меня.

— Я не знаю… Я упрямый. Наверно, мне не понравилось, как ты планировала взять меня.

— Ты не хотел меня.

— Сейчас я хочу тебя.

Она победила. Но, может, это он позволил ей победить.

Мальчик, закончив оттирать тарелки, улыбнулся отцовской приятной улыбкой и вышел побродить по территории карнавала, посмотреть на новый «харлей» мотоциклиста-каскадера, и на то, как большеголовые играют в покер, и поговорить с Бородатой Дамой, и с Грудастым Мужчиной, и с Дикаркой с Борнео, и с Восхитительной Девушкой-Аллигатором.

Кошка дотронулась до дивно изваянного лица Олли. Он потянулся к ней и, позволив ее прикосновениям вести его, поцеловал.

Его тело, как она обнаружила в следующий час, было столь же прекрасно, как и лицо. Оно было пылким и неловким, словно он снова стал мальчиком. Действительно, прошли многие годы с того времени, как он отдавался женщине, и эта верность делала его дар еще более драгоценным. Она обнимала его, она баюкала его голову, она целовала его, она боготворила его неловкость, она чувствовала, как сердце ее раскрывается подобно красному-красному цветку и расцветает любовью к нему.

А позже она испугалась. Она испугалась. Любовь терзала ее страхом. Она поклялась больше никогда не отдавать своего сердца мужчине.

Он сказал мягко:

— Карнавал завтра переезжает.

Да.

— Суть карнавала в том, что он захватывает самых разных людей. Преступников, шлюх, уродцев, чудаков, святош, игроков в кости, все это не важно, мы все — жители карнавала. Наше место здесь. И твое тоже.

Да. Мне это по душе.

— Но при этом мы похожи на диких гусей, мы, карнавальцы. Мы движемся вслед за временами года, все постоянно меняется. Мы привыкли переезжать, покидать людей, а возможно, терять какие-то частички себя. Моя беда в том, что я слишком часто оглядываюсь назад. Мне нужно научиться не делать этого.