Фриц Лейбер - Корабль отплывает в полночь

Оформление этих документов было главной и официальной причиной моей поездки в Нью-Йорк, хотя мне удалось совместить дела с приятнейшим и довольно продолжительным общением с сыном, историком и социологом, и его очаровательной женой. Мои мирные размышления были прерваны мягким прибытием нашего лифта на сотый этаж. Путешествие, стоившее бедному, обезумевшему от страсти Кинг-Конгу сверхчеловеческих усилий, мы проделали совершенно без труда. Серебристые двери открылись. Мои попутчики несколько напряглись, с невольным трепетом вообразив себе предстоящее им путешествие, и я, летающий этим видом транспорта регулярно, вышел из лифта первым, сопровождаемый улыбкой японочки, моей бойкой, хоть и сдержанной младшей коллеги.

Из огромного, сияющего чистотой окна открывался вид на Манхэттен с высоты тысячи двухсот пятидесяти футов – минус два этажа. Выйдя из лифта, я повернул не к накопителю и мачте, а налево, к великолепному ресторану «Krahenest» [169] «Воронье гнездо» (нем.). . Пройдя между бронзовыми трехфутовыми статуями Томаса Эдисона и Марии Склодовской-Эдисон, установленными в нише одной из стен, и графа фон Цеппелина и Томаса Склодовского-Эдисона – в нише напротив, я очутился у входа в наилучший немецкий ресторан за пределами родины. Здесь я немного помедлил, оглядывая резные панели темного дерева – картины Шварцвальда с гротескными изображениями его сказочных обитателей: кобольдов, эльфов, гномов, в меру сексуальных дриад и им подобных. Они увлекли меня, потому что я, как называют это американцы, художник-любитель. Правда, предпочитаемая мною, да и вообще единственная модель – цеппелин на фоне голубого неба или сгущающихся облаков.

Ко мне подошел Oberkellner [170] Старший стюард (нем.). с меню под мышкой:

– Mein Негг, мы рады видеть вас снова! У меня есть прекрасный столик на одного – около иллюминатора с видом на Гудзон.

Но в этот момент из-за столика у стены поднялся молодой человек и знакомый, столь дорогой мне голос произнес:

– Hier, Papa! [171] Сюда, папа! (нем.)

– Nein, Herr Ober, – улыбнулся я стюарду, отходя от него, – heute hab ich ein Gesellschafter. Mein Sohn [172] Нет, мэтр… у меня есть компания. Мой сын (нем.). .

Я уверенно прошел между столиками, за которыми сидели хорошо одетые люди, как белые, так и темнокожие.

Мой сын по-родственному горячо пожал мне руку, хотя мы с ним расстались только сегодня утром. Он настоял, чтобы я сел на широкий, обитый кожей диванчик у стены – оттуда мне будет открываться весь зал, – а сам устроился напротив.

– Я сегодня хочу видеть только тебя, папа, – заверил он меня со сдержанной мужской нежностью. – У нас есть по крайней мере полтора часа. Я все уладил с твоим багажом. Он, скорее всего, уже на борту «Оствальда».

Мой заботливый и предусмотрительный мальчик!

– А теперь, папа, что выберем? Сегодня специальное предложение: Sauerbraten mit Spatzle [173] Тушеная говядина с клецками (нем.). и кисло-сладкая краснокочанная капуста. Но есть еще цыпленок с перцем…

– Пускай цыпленок посыпает голову перцем, – прервал я. – Тушеная говядина – это то, что нужно.

Как раз подошел пожилой официант, посланный к нам метрдотелем. Я уже собирался заказать, когда мой сын дал мне понять, что сделает заказ сам на правах хозяина. Это умилило меня. Сын между тем вдумчиво изучал карту вин.

– «Зинфандель» урожая тысяча девятьсот тридцать третьего года, – решительно произнес он, впрочем взглядом спросив моего одобрения; я улыбнулся и кивнул. – А для начала, может быть, капельку шнапса? – предложил он.

– Бренди? О да! – ответил я. – И даже, пожалуй, не капельку. Пусть будет двойная порция. Не каждый день я обедаю с таким выдающимся ученым, как мой сын.

– О папа! – Он смутился и почти покраснел. Но тут же твердо отдал распоряжение седовласому официанту: – Schnapps. Doppel [174] Шнапс. Двойной (нем.). .

Тот кивнул и поспешно отошел.

Несколько чудесных секунд мы с любовью смотрели друг на друга. Потом я сказал:

– А теперь расскажи мне подробнее о своих достижениях в Новом Свете. Да, мы говорили о них не раз, но довольно коротко, и при этом всегда был кто-то из твоих друзей или твоя очаровательная жена. Теперь мне хотелось бы спокойного и неторопливого рассказа. Кстати, соответствует ли научный аппарат – доступ к специальной литературе и тому подобное – в муниципальном университете Нью-Йорка твоим потребностям, после того как тебе довелось поработать в Баден-Баденском университете и других центрах высшего образования в Германской Федерации?

– В каком-то смысле, конечно, они тут недотягивают, – признал он. – Но для работы именно в моей области хватает. – Тут он снова опустил глаза и едва не покраснел. – Однако, папа, ты переоцениваешь мои скромные успехи. Они не идут ни в какое сравнение со вкладом в международные связи, сделанным тобой за последние две недели.

– Это моя обычная работа, – скромно ответил я, тем не менее не удержавшись, чтобы еще раз не дотронуться до левого кармана, в котором лежали подписанные документы. – Но довольно обмениваться любезностями. Расскажи мне о своих «скромных успехах», как ты это называешь.

Наши взгляды встретились.

– Ну что ж, папа… – Он вдруг заговорил сухо и по-деловому. – Все, что я делал в последние два года, я делал, в полной мере осознавая всю зыбкость благополучия, которым все мы сейчас наслаждаемся. Если бы кое-какие вопросы в ключевые моменты истории последнего столетия решились иначе, если бы был выбран другой курс, то мир сейчас оказался бы ввергнутым в беды и войны, ужаснее которых вообразить себе невозможно. Эта леденящая душу картина все четче вырисовывается передо мной по мере того, как я глубже проникаю в суть вопроса.

Я был сильно заинтригован. Тут нам подали бренди в небольших округлых бокалах. Невольная заминка в разговоре только усилила мое волнение.

– Что ж, давай выпьем за твое глубокое проникновение в суть, – предложил я. – Прозит!

Ожог и приятное тепло, разлившееся по всему телу, пришпорили мой интерес.

– Думаю, я понимаю, о чем ты… – ответил я сыну.

Поставив недопитый бокал на стол, я указал на нечто за его спиной. Он оглянулся. Я указывал на четыре фигуры у входа в ресторан «Krahenest».

– Например, – сказал я, – если бы Томас Эдисон и Мария Склодовская не поженились и особенно если бы у них не родился сверхгениальный сын, познания Эдисона в области электричества и Склодовской в радиоактивных веществах не были бы объединены на благо науке. Не появился бы знаменитый аккумулятор Эдисона, основа всего известного нам наземного и воздушного транспорта. На суперсовременные электрические грузовики, о которых теперь пишут в филадельфийской «Сатэдей ивнинг пост», смотрели бы просто как на дорогостоящую причуду. И гелий так и не начали бы производить в промышленных количествах, а значит, продолжали бы расходовать и без того истощившиеся подземные запасы.