Фриц Лейбер - Корабль отплывает в полночь

– Я увидел в жевалке ногу Сьюзи, – сказал Бармен. – Узнал по браслетам с сердечками. После этого у меня хватило бы смелости убить хоть Корона, хоть кого угодно. Я любил Сьюзи.

Док откашлялся и прохрипел:

– Лунной росы.

Спар нашел тройной пакет. Док высосал его целиком и сказал:

– Корон говорил правду. «Прорыв» – это пластиковый корабль спасения с Земли. Земля… – он показал на тусклый оранжевый круг, уже почти пропавший из виду, – отравлена ядовитыми выбросами и ядерной войной. Она истратила золото на войну, а пластик – на спасение. Лучше не вспоминать. На «Прорыве» все обезумели. Как и следовало ожидать. Даже без риккетсии Леты, или риксы Стикса, как вы ее называете. Считали, что «Прорыв» – это и есть космос. Корон выкрал меня, чтобы получить мои наркотики, но не убил сразу, потому что хотел узнать правильную дозу.

Спар посмотрел на Бармена.

– Приберись здесь, – велел он. – А потом скорми Корона жевалке.

Альмоди подтянулась от ног Спара к его поясу:

– Есть еще один корабль спасения. «Луноворот». Когда на «Прорыве» все обезумели, моих родителей – и тебя – послали сюда, чтобы выяснить причины и вылечить их. Но мой отец погиб, а ты подхватил риксу Стикса. Моя мать умерла незадолго до того, как меня отдали Корону. Она послала к тебе Кима.

– Мои предки тожжже пришшшли на «Прорыв» ссс «Луноворота», – прошипел Ким. – Прабабушшка. Научччила меня чччиссслам для «Прорыва». Радиуссс от цццентра Луны – две тысссячи пятьсссот миль. Период – шшшесссть часссов. Это короткие сссутки. Лунник – это время, ззза которое Ззземля проххходит череззз сссозззвездие, и всссе оссстальное.

– Видишь, Спар, ты единственный, кто помнит все, не впав в пессимизм, – сказал Док. – Ты должен взять ответственность на себя. Это все твое, Спар.

Спару оставалось только согласиться.

В тот год, навещая в Нью-Йорке сына, профессора истории и социологии в муниципальном университете, я испытал нечто очень необычное. В плохие моменты жизни, а я не так уж часто для человека моего возраста их переживаю, я склонен с недоверием относиться к абсолютным границам во времени и в пространстве, являющимся нашей единственной защитой от хаоса, и страшусь, что мой ум – нет, пожалуй, все мое личное существование в любой момент и без всякого предупреждения мощным порывом космического ветра может быть перенесено в совершенно иную точку мира бесчисленных возможностей. Или, скорее, просто в другую вселенную. И чтобы соответствовать ей, моя личность должна будет измениться.

В хорошие моменты, которых все же пока больше, мне кажется, что тот в высшей степени встревоживший меня опыт был всего лишь одним из очень ярких снов наяву, которым пожилые люди становятся особенно подвержены. Обычно это сны о прошлом, где в судьбоносный момент человек делает гораздо более смелый выбор, чем сделал в действительности, или, что важнее, более разумное, благородное и смелое решение принимает весь мир, что в будущем приводит к совершенно не тому результату, что известен нам. По мере того как человек стареет, его все чаще ослепляют лучезарные видения того, «как все могло бы быть».

В подтверждение такой трактовки должен сказать, что встревожившие меня переживания были устроены именно как сон: внезапная вспышка – переход в другую реальность, затем более длительная фаза, в ходе которой я полностью принял изменившийся мир, наслаждался им, желая, несмотря на охватывавшую меня порой неуютную дрожь, вечно купаться в его золотом сиянии, и наконец ужас, о нем я даже не хочу говорить, пока не придет время рассказать подробно.

Однако, повторяю, иногда я искренне верю, что случившееся на Манхэттене в одном всем известном здании было не сном, а реальностью и что мне действительно довелось поплавать по другому рукаву реки времен.

И наконец, я должен обратить ваше внимание на то, что рассказывать эту историю буду, глядя на нее из дня сегодняшнего. Сейчас мне известны многие обстоятельства, о которых я не знал тогда и которые теперь вольно или невольно принимаю в расчет.

Когда это со мной случилось, я пребывал в уверенности, что оно действительно случилось, что было вполне реально, что мгновение следовало за мгновением самым естественным образом. Ничто не вызывало у меня вопросов.

Что до того, почему это случилось со мной и какой именно механизм тут сработал, – что ж, наверное, у каждого человека бывают в жизни редкие моменты очень высокой чувствительности или, точнее сказать, уязвимости, когда его может вынести за пределы реального существования, а потом – по закону, который я называю «законом сохранения реальности», – вернуть обратно.

Я шел по Бродвею, где-то в районе 34-й улицы. День был бодряще-прохладный, солнечный, несмотря на смог, и я вдруг пошел быстрее, чем хожу обычно. Ноги мои убежали куда-то вперед, плечи отклонились назад, я глубоко дышал, не обращая внимания на едкий дым, щекотавший ноздри. Автомобили вокруг рычали, визжали, время от времени издавали нечто похожее на пулеметные очереди. Пешеходы передвигались торопливой крысиной пробежкой, свойственной обитателям всех крупных американских городов, но особенно ярко выраженной у ньюйоркцев. Меня радовало и это. Я даже улыбнулся, глядя, как оборванный бродяга и седовласая дама в мехах с одинаково независимым видом лавируют среди машин, переходя через улицу. Такое хладнокровие и приобретенное ежедневными тренировками мастерство встретишь разве что в крупнейших мегаполисах.

Именно тогда я вдруг заметил широкую тень, что пролегла через улицу прямо передо мной. Предмет, отбрасывающий тень, не мог быть облаком – он не менял конфигурации и не двигался. Я высоко запрокинул голову – настоящий деревенщина, этакий Ганс-ротозей [162] Ганс-ротозей – комедийный фольклорный персонаж. .

Взгляду пришлось вскарабкаться на головокружительную высоту ста двух этажей самого высокого здания в мире – Эмпайр-стейт-билдинга. Перед мысленным взором тут же возникла картина: огромная обезьяна взбирается наверх, прижимая к себе прелестную девушку. Ну да, конечно, эта чудесная американская история про Кинг-Конга, или, как его называют в Швеции, Конг-Кинга.

А потом взгляд мой поднялся еще выше, к вершине мощной мачты высотой двести двадцать два фута, – к ней и был направлен нос громадного, умопомрачительно прекрасного обтекаемого серебристого объекта, чью тень я заметил несколькими секундами ранее.

Теперь самое важное: в тот момент я ни капли не удивился тому, что увидел. Я сразу понял, что это носовой отсек германского цеппелина «Оствальд», названного в честь великого немецкого ученого, пионера нового раздела физической химии – электрохимии. «Оствальд» – король пассажирских авиаперевозок. Из подобных ему цеппелинов составлен мощный воздушный флот, курсирующий между Берлином, Баден-Баденом и Бремерхавеном. Несравненная «Мирная армада». Лайнеры носят имена знаменитейших немецких ученых – Маха, Нернста, Гумбольдта, Фрица Габера. Встречаются и иностранные имена – француза Антуана Анри Беккереля, американца Эдисона, польки Склодовской, американо-поляка Томаса Склодовского-Эдисона и даже еврея Эйнштейна! Великая и благородная флотилия, в которой я занимаю не последний пост – консультанта по международным продажам. По-немецки я называюсь Fachman – что значит «эксперт», «специалист». В тот момент я почувствовал, как плечи с гордостью разворачиваются при мысли о национальном богатстве der Vaterland [163] Отечество (нем.). .