Марина Дяченко - Ведьмин род [litres]

Что-то менялось. Это противоречило всему, что Клавдий до сих пор знал о ведьмах; ее горящие глаза, секунду назад вдохновенные, вдруг потухли, сделавшись тусклыми и больными. Человеческими. Затравленными.

Клавдий остановился, в этот момент Мартин, держась к ведьме вполоборота, атаковал, рационально и мощно, навалился своей волей, но Лара Заяц успела себя защитить – молниеносно. Инстинктивно. Клавдий ждал, что теперь она нападет, но Лара упустила время. Или сознательно решила выждать? Заманивая, усыпляя бдительность?

Клавдий мигнул: на долю секунды ему увиделась девочка в серой школьной форме, скрючившаяся на кафельном полу, а вокруг ноги в тяжелых ботинках, бьют с носка, она пытается загородить лицо…

Ведьма стояла, упершись головой в низкие тучи, и содрогалась, отбивая удары Мартина. Тот шел вперед, нападая без остановки, а ведьма защищалась и не двигалась с места, будто выполняя давно заложенную программу, – когда будут бить, замри и свернись.

– Мартин! – вырвалось у Клавдия прежде, чем он успел осознать увиденное.

Никого не слушая, Мартин обездвижил Лару Заяц стоп-знаком, не лишая при этом сознания. Ведьма пошатнулась и медленно опустилась на колени, опутанная чужой волей, как гигантская оса в паутине.

Мартин поддернул рукава и пошел к ней – очень целеустремленно, легко и хищн.

– Мартин, – тихо повторил Клавдий за его спиной.

– Посмотри на нее.

– Я уже видел, – не оборачиваясь, Мартин приблизился к Ларе Заяц. Стоя на коленях, та была теперь почти нормального человеческого роста.

Мартин протянул руку и, не касаясь, вздернул ее за подбородок:

– Где моя жена?!

Селение Тышка Ридненской области дважды чуть не сожрало Эгле, а на третий раз, похоже, преуспело.

Она бы могла кататься верхом на волке, летать в тумане и танцевать с медведями. Вместо этого она лежала у кирпичной стены, и струйка крови из уголка рта соединяла ее с землей, как тончайшая черная пуповина.

Мартин смотрел на ведьму, чувствуя, как падают внутренние запреты. Будто костяшки домино, один за другим: «не играть», «не пытать», «не мстить». А почему, собственно?.

Он чуял ее и инстинктивно находил своим чувствам человеческие аналоги; эта ведьма смердела для него, как бойня, и гремела, как скобяная лавка во время землетрясения. Никогда раньше Мартин не испытывал к ведьмам столь сильных чувств. Даже старуху из Одницы, убийцу с серебряным ножом, он не мог бы ненавидеть сильнее.

– Мартин! – Отец не желал отступаться. – Посмотри на нее!

Лара Заяц ответила Мартину длинным обреченным взглядом. Мартин мигнул; перед глазами замелькали фрагменты головоломки. Реальность, разбитая и кое- как склеенная, теперь перестраивалась по-другому.

Все это время – с момента шока, когда он оказался на крыше небоскреба, когда он увидел, что сделала Эгле, и увидел эту новую ведьму во всем ее отвратительном величии… Он не брал в расчет важнейшей детали. Не замечал очевидного. Единственного, что имело смысл.

Он услышал, как отец подходит ближе. Лара Заяц смотрела теперь Мартину через плечо – в тоске и беспросветном ужасе. И она была особенная, другая, она отличалась от всех прочих ведьм… кроме Эгле.

– Но это не «чистая» инициация! – Мартин разглядывал ведьму, будто глыбу полупрозрачного льда с застывшими внутри неясными тенями. Основная деталь головоломки вертелась за гранью понимания, не желая становиться на место.

– Это не «чистая» инициация, – сказал за спиной голос его матери. Тогда он не выдержал и обернулся.

Клавдий стоял с диктофоном на ладони. Горел огонек – воспроизведение.

– Это инициация-выбор, – продолжала Ивга в диктофонной записи. – Древнейший обряд, где нет добра и зла. Есть выбор, который совершается каждую секунду. Ведьма отвечает на вопрос «Кто я», и ответ может оказаться вполне чудовищным. Вы спросите, на что же тогда надежда?

Она помолчала, будто давая слушателям время, чтобы самим ответить на этот вопрос. В этот момент Лара Заяц, которую Мартин на миг выпустил из виду, дернулась и освободилась из захвата.

Прокатился ветер над обломками селения Тышка. Над просевшей крышей школы. Над дымящимися развалинами и зловонными лужами.

Через несколько минут со склона, прикрывавшего поселок от западных ветров, покатилась лавина, каких здесь не было уже давно. Начавшись с крохотного камня, превратившись в волну, потом в цунами, грохоча и вырывая с корнем сосны, она валила вниз, собираясь накрыть поселок целиком и покончить со всем живым, что там еще теплилось.

Как же обидно и стыдно – сделаться могучей ведьмой в ниспадающих одеждах и вдруг осознать, что внутри ты такая же, как была, – девчонка в куцем клетчатом пальто. И нет такой мести, которая отменила бы все, что случилось. И нет такого обряда, чтобы навсегда избыть страх.

С горы катились камни пополам со снегом, песком и хвоей. Затрещало первое дерево и сплеснуло корнями в воздухе, будто от ужаса. Лара бежала в гору огромными скачками, навстречу лавине, прочь от себя, и пусть небо падает на землю. Пусть исчезнет всё, пусть останется груда развалин.

– …Скверна запрятана не между добром и злом, а между предопределенностью и выбором. Оскверненный обряд отнимает личность, очищенный – сохраняет. Ведьма остается человеком со всей силой и слабостью, со всем гадким и прекрасным, что есть у нее за душой…

Голос этой женщины звучал в ушах, и от него нельзя было спрятаться:

– …Хаос – это не свобода. Побег – не свобода. Месть не освобождает, она приводит в кабалу. Вспомни, что у тебя есть выбор. Посмотри в окно – там светит солнце…

Лара с ужасающей ясностью увидела свое место в школьном классе, у растрескавшегося от времени деревянного подоконника. И осознала, что сорок лет назад на этом месте сидела другая девочка. На этом самом месте. С такой же судьбой. С такой же?!

Время остановилось. Лара зависла в воздухе, на бегу, и обнаружила себя в пустом классе, на последней парте у окна. У доски, вместо ненавистной училки, Лара увидела женщину, которую не встречала никогда в жизни, рыжую, одновременно юную и старую, с грустными глазами и улыбкой на лице:

– Кто ты?

Лара взглянула на себя глазами одноклассников – ничтожество. Глазами отца – падаль. Глазами матери – позор…

Лавина неслась навстречу, перемалывая деревья и камни.

– Нет, – сказала женщина, и ее голос легко перекрывал грохот катастрофы. – Это не ты. Это ловушка, в которую тебя загнали. Посмотри в окно…

Лара повернула голову. Из окна лился свет. Там, снаружи, ничего не было, кроме света. Но взгляд упирался, будто в решетку, в нацарапанные на грязном стекле ругательства.