Вадим Панов - maNika [litres]

– Я старался скрыть свои чувства и вести себя профессионально, – и трудно было понять, чего в его голосе больше: иронии или издевки. – Но мы все понимаем, что я занятой человек, а вы отвлекаете меня от работы.

– Причина вашего неудовольствия не только в этом, – заметил Конелли.

И почувствовал, что Гуннарсон напрягся.

– Мне лучше знать, в этом или нет, – отозвался Филип, вновь бросив взгляд на часы. И вновь – демонстративно.

– Вы нервничаете.

– Злюсь.

– Именно нервничаете. И я хочу знать – почему?

За разговором они дошли до совещательной комнаты, разместились за большим столом и теперь сидели друг против друга: с одной стороны Паркер, с другой – Конелли, Гуннарсон и Рейган. Причем Рейган так и не сняла черные солнцезащитные очки, пряча под ними круги под глазами – одно из последствий ночного визита афрошведа.

– Давайте говорить о делах, а не о моих чувствах, – предложил Филип.

– Это и есть дело, – жестко рубанул Фаусто. – Это вопрос, на который я требую ответа: почему вы нервничаете?

– Вы, наверное, удивитесь, мистер Конелли, но при общении с сотрудниками GS все нервничают, – попытался иронизировать Паркер.

Однако перевести разговор в шуточное русло у него не получилось.

– Это не первый мой допрос, и я прекрасно знаю, как ведут себя люди под давлением, – продолжил Фаусто, чуть подаваясь вперед. – Вы занимаете очень высокое положение в очень мощной компании, мистер Паркер, на вашей стороне – все деньги Феллера, вы должны быть спокойны как слон, но вы нервничаете, и я хочу знать – почему?! Отвечайте!

Несколько мгновений Филип внимательно смотрел в сверкающие глаза Конелли, после чего сдался. Откинулся на спинку стула, потер руки, поморщился и спросил:

– Вы слышали об инициативе сенатора Томази?

– Разумеется.

– Ваше расследование ведется в его интересах?

– Даю вам слово, что нет.

– Или вы об этом не знаете.

– Почему вас это волнует?

– Потому что политика – грязное дело, специальный агент Конелли, – объяснил Паркер, активно жестикулируя. Судя по всему, начиная нервничать, он переставал контролировать поведение рук. – Сенатор хочет продавить закон, жестко регламентирующий жизнь пингеров. Для этого ему необходимо заткнуть рот Биби, который принципиально против любых ограничений, а прижать Биби можно только через «Feller BioTech». А мы…

– Вы здесь занимаетесь не только законными делами, – усмехнулся Фаусто.

– Вы не хуже меня знаете, что представляет из себя Европа, – пробурчал Паркер, пряча руки под стол.

– Как долго вы руководите филиалом «Feller BioTech»?

Конелли знал ответ на этот вопрос, но задал его специально, чтобы позволить Филипу слегка успокоиться.

– Я… пять лет. Я всегда работал в Европе, даже… даже когда здесь было очень страшно, – Паркер вытащил правую руку, побарабанил по столу пальцами, опомнился и вновь убрал. – Я люблю этот континент, специальный агент…

– Называйте меня Фаусто.

– ОК. Я люблю этот континент, Фаусто, мне было больно, когда он загорелся, и я не нашел в себе сил уехать. Семья в Штатах, жена со мной развелась, но я ни о чем не жалею.

– Вы патриот?

– Это плохо?

– Просто спросил.

Несколько мгновений Филип размышлял над ответом, а затем не стал отнекиваться:

– Наверное, да, Фаусто, патриот. Так получилось, что моя жизнь с самого детства связана с Европой: мои родители здесь работали, я получил здесь образование, и можно сказать, что Европа всегда была мне ближе, чем Америка. Я возглавляю филиал «Feller BioTech» пять лет, а работаю в нем с самого основания.

Эти сведения были в досье Паркера, но Фаусто не перебивал директора, позволяя ему выговориться. Однако одну деталь уточнил:

– Раньше штаб-квартира европейского филиала «Feller BioTech» располагалась в Германии?

– В Баварии, – подтвердил Филип.

– Когда ее перенесли в Тулузу?

– В двадцатом году.

– Почему?

– Так решили владельцы, – развел руками Паркер. – Со мной они не советовались, поскольку в то время я был одним из сотен младших и весьма незаметных сотрудников.

– Вовремя перенесли, – пробормотал Гуннарсон. – «Мюнхенская репетиция» случилась в двадцать первом?

– Да, – коротко отозвался Филип. – Вовремя.

Вспоминать кровавые погромы, устроенные «новыми баварцами» баварским католикам, он не хотел.

Рейган многозначительно посмотрела на Конелли, но промолчала.

– Потом к власти пришли… нынешние власти, и все завертелось, – медленно закончил Паркер, глядя в окно. – Вы даже представить не можете, что здесь творилось.

Все, кого встречали и с кем говорили агенты, в какой-то момент произносили именно эту фразу и именно таким тоном. И в этот момент все они вспоминали то, что Фаусто видел на документальных видео. Но если Конелли при мысли о том видео испытывал отвращение, то в глазах окситанцев появлялась ненависть. Не страх – ненависть. Они убили тех, кто был виновен в ужасах, и были готовы убить снова.

– Погромы? – тихо спросил Гуннарсон.

– Это называлось окончательным установлением законной власти, – с горькой иронией рассказал Паркер. – К тому моменту с ними мало кто хотел связываться, а тех, кто рисковал, показательно уничтожали. Потом начались междоусобицы…

– С той стороны много пингеров? – перебила его Рейган.

– Очень, – кивнул Филип. – Пингеры быстрее и сильнее, у них больше шансов выжить на темных территориях, поэтому боевики принялись ставить себе пинги даже без показаний.

– Почему вы продаете им нейрочипы?

– Сначала попытались ввести ограничения, но как? – Филип вздохнул. – Некроз Помпео косит всех подряд, а maNika – единственная возможность не остаться инвалидом, и нужно понимать, что быть в Европе инвалидом – это смертный приговор. – Пауза. – К тому же франки пригрозили массовыми казнями, а когда им не поверили и не отправили груз нейрочипов – действительно стали убивать заложников. В итоге политики сдались, поскольку никто не хотел портить себе репутацию.

– И гражданских погибло еще больше, – жестко закончила синеволосая.

– На темных территориях давно перестали считать погибших.

Гуннарсон хотел что-то сказать, но передумал и просто выругался. Конелли очень хотел последовать его примеру, но положение руководителя заставило его прикусить язык. Что же касается Рейган, то она настойчиво продолжила:

– Ваша компания – лидер по вживлению maNika во всех европейских странах…

– Территориях, – поправил ее Филип. – Да, вживляем, массово вживляем.

– Утешаете себя тем, что помогаете инвалидам?

– Ничем не утешаем, просто делаем свою работу.

– Вы контролируете все центры «Feller BioTech» в Европе?

– Да.

– Даже те, которые находятся за пределами Окситании?