Вадим Панов - maNika [litres]

– Зачем?

– Проверим.

– Они за нами не поедут.

– Остановись!

Впрочем, теперь они могли не торопиться: погоня закончилась, других врагов локатор не показывал, а минут через пятнадцать на сигнал маяка наконец-то явится спасательный вертолет.

– Что ты хочешь сделать? – спросил Фаусто, останавливая внедорожник посреди дороги.

– Тебе не понравится.

– Что именно?

– Оставайся в машине.

Джа убедился, что выстрелы прекратились, закурил самокрутку, вставил в пистолет-пулемет новый магазин, передернул затвор и неспешно направился к горящему фургону. Остановился в паре шагов, присел на корточки, прищурился, не услышал ни криков, ни стонов, поднялся, огляделся и подошел к валяющемуся на обочине человеку. Одного из бандитов выкинуло во время взрыва, но не спасло, несмотря на то что парень оказался пингером. Он лежал на спине, царапая асфальт пальцами, обдирая с них остатки псевдокожи, и громко стонал: удар повредил позвоночник. Некоторое время Винчи молча смотрел на умирающего, затем выстрелил ему в голову и вернулся к внедорожнику.

Стоящий у машины Конелли промолчал, решив, что вопросы сейчас неуместны, однако Джа решил объясниться:

– Так было нужно, – буркнул он, открывая заднюю дверь и усаживаясь на край грузового отсека. Фаусто пристроился рядом.

– Он был пингером?

– Да.

– И все равно не выжил бы?

– Позвоночник сломался.

– Можно починить.

Конелли был кабинетным червем, мало работал в «поле» и ни разу не оказывался в зоне боевых действий, на настоящей войне. В нем еще не умерли гуманистические идеалы, и Винчи пришлось рассказать толстяку кое-какие правила реальной жизни:

– Здесь не принято спасать тяжелораненых, – неохотно произнес Джа, сворачивая новую самокрутку. – Если бы парень дожил до появления дружков, его бы добили, а он бы не дожил: истек кровью. А на таком солнцепеке это та еще пытка. – Винчи раскурил самокрутку и выдохнул дым. – Так что поверь, Пончик, я оказал ему услугу.

– Не называй меня Пончиком, – устало попросил Фаусто. – Не надо.

Он думал, что адреналин уйдет не сразу, что его будет трясти до появления спасателей, а может, даже дольше, но ошибся: после того как Джа добил бандита, напряжение спало и накатила усталость. И тоска.

– Дай мне, – попросил Конелли.

Объяснять не требовалось. Винчи молча свернул самокрутку, а когда толстяк взял ее – поднес зажигалку. Подождал первой затяжки, послушал кашель, а поняв, что Фаусто ничего не скажет, спросил:

– Трудно?

– Ради чего они погибли? – после недлинной паузы осведомился Конелли.

– Ты еще не догадался? – Джа стряхнул пепел и задумчиво посмотрел на огонек сигареты. – Не ради чего, а из-за кого. Рейган и Гуннарсон погибли из-за тебя, Пончик, только из-за тебя.

Фаусто неумело затянулся во второй раз и неожиданно поймал себя на мысли, что прекрасно понял ответ Винчи. Не слова понял, а то, что стояло за ними – еще примерно с тысячу слов. Оглядел искореженный внедорожник: следы пуль на корпусе, треснувшее стекло, кровь повсюду, гильзы… Потом перевел взгляд на догорающий фургон, на распластавшийся труп, на обломки дрона, дымок от которых вился вдали, затянулся в третий раз – уже глубже, увереннее – и спросил:

– А я?

– А ты проживешь историю до конца и увидишь, чем все закончится.

Фаусто кивнул, вытер слезы, которыми прощался с друзьями, и твердо попросил:

– Больше не называй меня Пончиком.

Но понял, что просит напрасно.

Оздоровительный центр «Kingdom of Charms»

Верхний Ист-Сайд, Манхэттен

Нью-Йорк, США

– Карифа говорила, у тебя есть мужик, – негромко произнесла Нкечи.

Она лежала на животе и бездумно смотрела на ночной Нью-Йорк через панорамное окно. Шторы, которые обычно его закрывали, были раздвинуты, стекла идеально вымыты, в комнате царил полумрак – она едва освещалась малюсеньким, притулившимся в дальнем углу ночником, широкая кровать, застеленная черным шелковым бельем, стояла у самого окна, и казалось, что Вашингтон парит над городом.

– Есть, – подтвердила Эрна. Она поднялась, чтобы налить вина, но обратно не вернулась, остановилась в шаге от кровати и тоже залюбовалась замечательным видом.

В отличие от абсолютно голой Нкечи, на Мегере была надета белая, тонкая, прозрачная блузка, что очень нравилось Вашингтон. Особенно то, что это была ее блузка.

– Где твой мужик сейчас? – спросила Нкечи. Ей очень хотелось, чтобы голос прозвучал равнодушно, но в нем все равно послышались ревнивые нотки. – Остался в Европе?

– Скоро появится, – спокойно ответила Мегера. Сделала маленький глоток вина и спросила так, будто не понимала: – Почему ты о нем спрашиваешь?

– Возьмешь его на остров? – у Вашингтон раздулись ноздри, но поскольку она смотрела в окно, Эрна этого не увидела.

– Скорее всего.

– Любишь его?

– Люблю.

Нкечи резко повернулась, на мгновение превратившись в гибкую, очень опасную кошку, черную кошку на черных простынях, и сверкнула глазами:

– Подойди!

Эрна выдержала недлинную паузу, словно размышляя, имеет ли смысл подчиняться, сделала глоток вина – чуть больше, чем в предыдущий раз, – и подчинилась. И улыбнулась, оставив рот приоткрытым. Нкечи скользнула к краю кровати, уселась, крепко обняла Эрну за бедра, прижалась лицом к ее плоскому животу и тихо сказала:

– Ты делаешь мне больно.

Мегера тяжело вздохнула и провела рукой по волосам любовницы.

– Мне больно от того, что ты говоришь о нем.

– Ты сама спросила…

– Я надеялась, что ты ответишь иначе, – Нкечи прикоснулась губами к животу Эрны, поласкала языком пупок и потянула вниз, к себе. – Надеялась, что ты догадаешься ответить иначе… – А когда Эрна уселась на кровать, взяла из ее руки бокал и допила вино. – Ты должна была ответить иначе.

– Мы едва знаем друг друга, – шепотом отозвалась Мегера, медленно ведя пальцами по груди Вашингтон, задержавшись на напрягшемся соске любовницы. А затем заставила черную кошку лечь и оказалась сверху.

– Ты обладаешь удивительным даром влюблять в себя, – прошептала Вашингтон, послушно укладываясь на спину и раздвигая ноги. – Или я просто дура…

Бокал соскользнул на пол, но не разбился, спасенный длинным ворсом ковра.

– Чувства не делают тебя дурой, – ответила Эрна. Она склонилась, щекоча любовницу длинными волосами, и принялась целовать груди Нкечи, одновременно лаская их руками, постепенно спустилась к животу, а затем еще ниже. К черным волосам на лобке, остановившись меж раздвинутых бедер. – Чувства прекрасны.

– Что ты чувствуешь ко мне? – спросила Вашингтон. Ее голос стал прерывист.

– Сейчас узнаешь, – пообещала Мегера.