Станислав Лем - Охота [сборник litres]

– Он переехал разделительную полосу и столкнулся в лоб с цистернами, которые везли молоко в Нью-Йорк. Оставался в живых еще с минуту, пока его вытаскивали из машины; потому сперва и было сформулировано: «находится в молоке». Когда я повторил это фрагмент в третий раз, уже все закончилось; ведь и правда можно иметь совершенно разные представления насчет того, где мы окажемся после смерти, – и даже о том, пребываем ли мы тогда хотя бы где-то.

Как видите, использование настолько необычных возможностей, которые дает нам прогресс, не всегда простая вещь, не говоря уже о том, что это может оказаться довольно кошмарное развлечение – имея в виду смесь журналистского жаргона и безбрежной наивности (или, если желаете, равнодушия) относительно человеческих дел, которую – в силу обстоятельств – выказывает электронная машинерия. В свободную минуту можете поразмышлять о том, что я вам рассказал. Самому же мне уже нечего добавить. Лично я предпочел бы теперь послушать какую-нибудь другую историю, чтобы позабыть об этой.

Рукопись неопубликованного рассказа Станислава Лема была обнаружена весной 2018 года в домашнем архиве писателя его секретарем Войцехом Земеком. По некоторым признакам (место хранения, вид и состояние бумаги, шрифт пишущей машинки) можно предположить, что рассказ был написан в конце 1950-х годов. Рассказ закончен сюжетно, но не завершен в плане редактирования. Рукопись представляет собой отпечатанный на пишущей машинке первый экземпляр с правками, выполненными как на машинке, так и вручную. При этом вычеркнуты целые фрагменты текста: предложения и даже абзацы. Общий объем текста – 45 670 знаков. Ощущение такое, что редакцией какого-то издания автору было поставлено условие: рассказ должен занимать не более одного авторского листа, т. е. не превышать лимит в 40 тысяч знаков. В то время Лем, начинающий писатель, вынужден был выполнять все требования редакции, чтобы его опубликовали. (А например, в 1980 году Лем даже пошел на конфликт с редакцией газеты Trybuna Ludu , когда та попросила его уменьшить объем статьи «Мой взгляд на литературу»: Лем просто отдал свою работу в другое издание – журнал Polityka , при этом обвинив редакцию газеты в попытке подвергнуть его цензуре.) Вычеркнутые фрагменты составляют 4560 знаков. После правки некоторые места требовали минимальной корректировки – согласования последнего предложения перед вычеркиванием с первым предложением после вычеркивания. Скорее всего, следовало удалить еще какой-нибудь объем текста, но это уже, наверное, сложно было сделать без ущерба для повествования, т. е. рассказ не был приведен в соответствие с требованием редакции и поэтому не был отправлен в печать. Почему? На этот вопрос отвечу в Послесловии, ибо объяснение касается сюжета рассказа.

На польском языке рассказ «Охота» ( Polowanie ) был опубликован в ежеквартальнике Przekrój (2019, nr 1 (3564)), при этом в Польше напечатан сокращенный вариант – с учетом вычеркиваний. Поскольку я считаю, что вычеркивания – это требование редакции, противоречащее первоначальному замыслу автора, то решил перевести и вынести на суд читателя первоначальный вариант рассказа, при этом вычеркивания отмечены квадратными скобками [] – так же, как удаляемый фрагмент отмечал сам автор в рукописи. Так что читатель имеет возможность прочитать рассказ в варианте на выбор: первоначальный – читать полностью – либо сокращенный пи Сате ЛЕМ[без чтения текста в квадратных скобках]. Приятного чтения!

Он пробежал уже, должно быть, милю и даже не разогрелся. Сосны встречались редко. Длинноствольные, они росли вертикально вверх под острым углом к склону, уходящему в полумрак, откуда то тише, то громче доносился шум потока. Или, может быть, реки. Он не знал этой местности. Не знал, куда именно бежит.

Бежал. Уже некоторое время не замечал на полянах ни черных следов кострищ, ни вдавленных в траву клочков разноцветных упаковок, многократно промокших под дождем и иссушенных солнцем. Сюда, видимо, никто не добирался, потому что и дороги никакой не было, и виды – там, где они были, – вряд ли могли привлечь чье-либо внимание. Повсюду стоял лес, в зеленых пятнах буков, чем выше к вершинам, тем все более темный, и единственное, что в нем белело, это было нутро сломанных стволов. Их ломал ветер, да и сами они падали от старости. Когда перегораживали ему дорогу, он быстро оценивал взглядом, стоит ли их перепрыгивать или, быть может, лучше пробраться внизу, между засохшими метелками ветвей.

Вот между деревьями показалось небо. [Это ни о чем ему не говорило – он знал, что ничего хорошего не может ожидать от открытого пространства, если только это не большая лесная просека. Он остановился среди елей, продолжил движение, снова остановился там, где они закончились, не такие голоствольные снизу, как те, растущие дальше, словно бы рядами.] Он оглянулся. Взгляд скользил по стволам, все дальше и дальше, пока они не слились в единый серо-коричневый фон. Прислушался. Пустота усиливала тишину, шумел лишь невидимый поток, настолько отдаленный, что его звуки были слышны только иногда, свободно блуждая по воздуху среди деревьев. Впрочем, возможно, это шумели сами деревья; сейчас ветер был высоко – он видел его, зрение было достаточно острым, – он различал колебания одиноких елей на фоне облаков.

Почти вся долина, покрытая непроницаемым лесом, лежала перед ним. Он обнаружил сразу две-три известняковые скалы с их неправдоподобной формой белеющих башенок; там, где они утопали в лесном море, в его больших, неподвижных волнах, темнели пятна – наверняка входы в какие-то пещеры, гроты?

[Он даже не подумал о таком убежище. Без сомнения, они нашли бы его там, в проходе настолько тесном, что он не смог бы протиснуться глубже. Ясно себе это представил. Услышал бы во влажной темноте, разделенной на секунды каплями, падающими с известнякового свода, лай собак, крики, их голоса – они велели бы ему выйти и показать себя в свете дня, на фоне деревьев, и если бы он не послушал, то распорядились бы его вытащить, как червя, забившегося в щель под камнем.]

Наверное, многие закончили именно так, потому что это был самый простой выход – не нужно было ни бежать [с горевшей огнем головой, скользящими по глине ступнями], ни составлять бесполезные планы. [Потому что не было шансов. Никаких. Так почему же он бежал? Почему все его предшественники также убегали, почему бросались в горы, в леса, за их границу, в районы скал, поросших горной сосной, в безупречную дикость резервации, почему никто не подставил спину под выстрел, не дал разнести себе лоб без попытки такого побега, настолько отчаянного, насколько и бесполезного. Он не знал. Впрочем, и ответа не искал; не задумывался над этим.] Травянистый склон перед ним, запятнанный цветами поздних одуванчиков, поднимался и заканчивался следующим еловым островком. Какая-то птица отозвалась с дерева, вновь и вновь повторяя свою навязчивую простую песню. Он не знал ни как выглядит эта птица, ни как называется. Далеко внизу, там, где склоны утонули в первых тенях, светлой полоской изгибалась река.