Бернар Вербер - Ее величество кошка [litres]

Он воспитан в ненависти ко мне и ко мне подобным, но об этом лучше не думать. Цель, которую необходимо достичь, – вот к чему я должна стремиться. Поэтому я обращаюсь к нему тоном, максимально исполненным симпатии:

– Здравствуйте, крыса.

– Здравствуйте, кошка, – отвечает он. – Знаю, ваше имя – Бастет. Вас назвали в честь египетской богини с женским туловищем и кошачьей головой, не так ли? Надеюсь, вы в большей степени кошка, чем человек.

– Я тоже знаю, как вас зовут. Вы – царь Тамерлан, это имя вы носите в честь тюрко-монгольского завоевателя Средневековья. Его жестокость, кажется, вошла в легенду. Надеюсь, вы превосходите его миролюбием.

Царем я назвала его намеренно, чтобы польстить.

– Очень рад знакомству.

– Я тоже рада.

Пока у меня впечатление, что мы движемся навстречу друг другу на одной скорости.

– Как это странно – беседовать с крысой.

– Как это странно – беседовать с кошкой.

Я догадываюсь, что он явился со вполне определенными намерениями, но не торопится их излагать. Потому и избрал, наверное, такую манеру – повторять то, что скажу я.

Памятуя совет Пифагора побудить собеседника говорить о самом себе, я спрашиваю:

– Кто вы на самом деле , царь Тамерлан?

У него удивленный вид – вскинутые белые круглые ушки.

– А что вы обо мне знаете, царица Бастет?

Он подражает моей технике поощрения искренности, но инициатива у меня. Мне надо продолжать в том же духе, продолжать удивлять его своей вежливостью. Наверняка он не ждал от кошки уважения.

– Знаю, что вы победили всех ваших соперников. Что живете в Версальском дворце. Что сколотили боеспособную и беззаветно преданную вам армию.

Он морщит мордочку, показывая резцы.

– Я не знал своих родителей, – начинает он рассказ. – Как вам, видимо, известно, я появился на свет в экспериментальном питомнике Университета Орсе. С первого же дня меня посадили к другим белым крысам, в прозрачный пластмассовый ящик с опилками. Солнечного света я не видел, только неоновый, вместо свежего корма получал только гранулированный. Я родился лишь для того, чтобы люди меня мучили. Один из них, к примеру, постоянно поднимал нас вверх, держа за хвосты!

Вспоминая это, он гневно дергает головой. Не любит, когда его поднимают за хвост, делаю я себе мысленную заметку.

Одно очко я завоевала, нельзя сбавлять темп.

– Что за опыты на вас ставили? На моем друге Пифагоре в Университете Орсе изучали наркозависимость. Полагаю, вы участвовали в опытах иного рода.

– Люди использовали меня в своих попытках понять суть оптимизма. Лаборант брал сотню крыс и рассаживал по сосудам, наполовину заполненным водой, с гладкими стенками, чтобы не за что было зацепиться ни зубами, ни когтями. Нам позволяли барахтаться в воде и все это снимали.

– Но ведь вы, крысы, как будто умеете плавать.

– Умеем. Однако отсутствие опоры приводило к переутомлению. Большинство крыс выдерживало четверть часа, а потом, потеряв силы, тонуло.

– А при помощи «третьего глаза» фиксировалась их мозговая активность?

– Да. Лаборант записывал показания, умерщвляя нас. Его интересовало, что происходит в мозгу в момент отказа от борьбы за жизнь, когда умирала надежда.

Я озираюсь и вижу собравшихся на берегу крыс.

Спокойствие, продолжать разговор, проявляя только сочувствие!

– Но вы, царь Тамерлан, выжили.

– У этого эксперимента было продолжение: другую сотню крыс, продержав в воде пятнадцать минут, лаборанты вынимали, не дав умереть, просушивали, кормили, разрешали отдохнуть. А потом опять кидали в сосуды с водой, теперь уже на целых двадцать минут.

– Поскольку один раз их спасли, у них появлялась надежда на новое спасение?

– Да, и это придавало им упорства. Потом ученые отрезали крысам голову (при помощи электрогильотины, так получалось быстрее всего) и брали вещество, образовавшееся в мозгу. Это была попытка отличить то, что выделяется в состоянии отчаяния, от того, что выделяется при надежде на спасение.

– Зачем?

– Чтобы синтезировать лекарства от стресса. Люди, как вы, безусловно, знаете, живут в постоянной тревоге. От этого они страдают экземой, болями в спине, мигренями, язвой желудка, запором, бессонницей. Вот и ищут решение.

– И ради этого топят крыс?

– Да. Так они получают вещества, выделяющиеся в мозгу при приступах отчаяния и появлении оптимизма. Найдя нужную им молекулу или думая, что она найдена, они делают медикаменты, продают их и обогащаются. При помощи этих препаратов они порождают искусственную надежду, помогающую переносить нежелательное состояние. Они называют их антидепрессантами.

– Какая подлость!

– Такова человеческая природа! – говорит он тихо, так, словно произносит худшее из ругательств.

Крысиный царь пересаживается на борт лодки, теперь у него поза, как у Натали, когда она смотрела телевизор.

– Но ученые остались недовольны полученными молекулами, их эффективностью. Им понадобилось синтезировать молекулу абсолютного оптимизма, позволяющего пережить самый сильный стресс. Для этого они продолжали опыты, топили крыс, отрубали им головы. Сотни убитых крыс бросали в мусорные корзины или отдавали в секцию рептилий, на съедение змеям.

– Но сами-то вы, царь Тамерлан, остались в живых…

Подтекст: мы, вожди, слеплены из особого теста, мы – избранники судьбы.

– Я продержался двадцать одну минуту.

Он долго молчит, вспоминая свои мучения.

– Они постепенно увеличивали время пребывания в сосуде с водой. Преодолев, барахтаясь в воде, границу в двадцать три минуты, я перешел в новую, чемпионскую категорию. Жертвовать самым упорным пловцом люди не захотели.

И тут, наверное, в силу своего нового качества – умения сочувствовать, я начинаю испытывать к своему собеседнику нечто вроде симпатии.

Не хотелось бы мне очутиться на его месте. Не знать своих родителей, подвергаться мучениям ради создания средства, вызывающего эйфорию… Я бы такого не вынесла. Чтобы меня брали за хвост, совали в воду и заставляли в ней барахтаться четверть часа – нет уж! Меня бы хватило очень ненадолго. Я бы категорически отказалась. Хотя… Доплыла же я до лодки!

– Двадцать три минуты, когда другие сдавались через пятнадцать-двадцать минут? Для этого надо быть очень сильным. Как вам это удалось?

Задавая этот вопрос, я стараюсь, чтобы он поверил в мое восхищение. Просто говорить о нем – мало, надо ему польстить, но при этом не переусердствовать.

Отвечая мне, он стискивает челюсти и скрипит зубами.

– Я твердил себе, что настанет день, когда все эти люди поплатятся за свои дела. У людей есть словечко, обозначающее ярость, спасающую от отчаяния, – стойкость. Это качество – особый талант.