Игорь Вереснев - Хозяйки тумана [litres]

– Извините, я не поняла, о какой статье идёт речь?

– «Феномен человеческого сознания как проекция единого поля Вселенной на биологический объект», опубликована в «Вестнике Кеннеди» номер второй за пятьсот седьмой год.

– А, вы об этом. – Ната опять улыбнулась. – Я уже и забыла, пять лет прошло.

– Вы что, прекратили исследования?

– Да, они не имеют практического значения. Всего лишь гипотеза. Но забавная, не правда ли?

– Забавная гипотеза?! Я так не считаю…

– А вы нейропсихолог? Извините, никогда не слышала вашей фамилии.

– Нет, я занимаюсь эзотерикой.

– Чем-чем? – Гилл приподнялась от удивления. – Видимо, вышло недоразумение. Мы здесь имеем дело с сугубо материальными вещами. Эзотерика, парапсихология, экстрасенсорика – я далека от этого, мне эти слова мало о чём говорят.

– И фамилия Раевского не говорит?

– При чём здесь Раевский? – Ната покосилась на экран ридера с открытой статьёй.

– Я работаю в группе Раевского. Работала до недавнего времени.

– Что, Раевский занялся «потусторонним миром»? – Гилл хмыкнула.

– Раевский занялся экспериментами «Генезиса». Слышали о них? Я три года проработала в его группе и убедилась, что выбранное направление ведёт в тупик. Как и у всех остальных. Я хочу создать принципиально новую группу исследователей из людей, не порабощённых предрассудками, способных противопоставить собственное видение мира общепринятому. И предлагаю вам её возглавить. Здесь, – гостья вынула из внутреннего кармана футляр с инфокристаллом, – мои теоретические разработки модели человеческого сознания. Вернее, модели человека, как совокупности сущностных и личностных оболочек. Если вас заинтересует, продолжим разговор.

Спустя пять часов они вновь сидели в этом же кабинете, теперь вчетвером.

С Ивон Бигли и Полом Мюрреем Ната познакомилась в те незапамятные времена, когда никому не нужной девчонкой-изгоем приехала учиться в Университет Кеннеди. Трудно было представить пару, более несхожую, чем эта. Высокий, жилистый и широкоплечий Мюррей, всегда уверенный в собственной правоте, резкий в суждениях, и маленькая пухленькая Бигли, мягкая, умеющая найти компромисс в любых обстоятельствах. И всё же в них было нечто общее – силач и атлет Пол был начисто лишён тупой «мачости», а в кудрявой блондинке Ивон не было ни грана не менее тупой женской покорности. Оба они были прежде всего людьми, отзывчивыми, чуткими, – умными, разумеется, – а затем уже парнем и девушкой. Наверняка поэтому они и стали друзьями Наты, и с каждым годом эта дружба крепла. Пожалуй, это и не дружба уже была – почти кровное родство. Ивон и Пол заботились о неприспособленной к повседневной жизни подруге, как о младшей сестрёнке, хоть была та их ровесницей. Без этой поддержки Гилл не стала бы ни руководителем лаборатории нейролингвистики и физиологии мозга, ни признанным авторитетом среди научной элиты Империи. Сгинула бы в этом мире, который всегда ощущала чужим. В мире воинствующей маскулинности, где таким, как она, отводилось место людей второго сорта. «Первосортными» были «настоящие женщины, знающие своё место». А к высшему принадлежали мужчины. Нет, не так, – Мужчины, с большой буквы. Именно они когда-то колонизовали огромный кусок спирального рукава Галактики для своих потомков, построили Империю. Первопроходцы, воины, властители. Гордые обладатели Y-хромосомы.

В юности Ната страдала от собственной «второсортности». Потом смирилась. Мир таков, каков есть. «Боже, даруй нам милость: принимать с безмятежностью то, что не может быть изменено, мужество – изменять то, что должно, и мудрость – отличать одно от другого», – сказал некогда Рейнгольд Нибур, весьма неглупый человек. Хоть и мужчина. На счастье, в научном мире гендерную сегрегацию выпячивать было не принято, талант и заслуги значили больше, чем пол. Гилл нашла свою вполне уютную нишу. Ивон и Пол заменяли ей семью, лаборатория – дом, наука – всё остальное. И пусть этот мир живёт, как ему вздумается, доктору нейролингвистики его не исправить. Ната была уверенна в этом… пока не прочла доклад Клер Холанд.

Гипотеза, изложенная на удивление чётко и логично для области, от научной логики далёкой, придавала разговору вкус и аромат экзотической сказки. Бигли то и дело удивлённо и недоверчиво посматривала на новую знакомую, покусывая ноготок на мизинце. Мюррей иронично кривил губы, раз за разом листая статью. Он же первым и высказал своё мнение. Резко и безапелляционно, как обычно:

– Большего бреда я в жизни не читал.

Холанд побледнела. А Ната улыбнулась незаметно. В отличие от визитёрши, она безошибочно расшифровывала реплики друзей.

– Это слишком сложно для понимания неспециалистами в вашей области, – уклончиво добавила Ивон. – Очень специфическая гипотеза.

Холанд оглянулась на неё, с мольбой перевела взгляд на Гилл. Ната подавила улыбку, заговорила, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально:

– Гипотеза интересная, безусловно. Но проверить её истинность экспериментально, думаю, невозможно. Ни один здравомыслящий исследователь не станет с этим связываться, рисковать собственной репутацией.

– Я поняла. – Холанд резко поднялась, одёрнула пиджачок. – Очень жаль. Я надеялась, что вы не пойдёте на поводу у догм.

Она шагнула к столу, быстро взяла футляр со своим докладом, сунула в карман, развернулась.

– Эй-эй, так не пойдёт! – Мюррей вскочил ей наперерез. – Мы с женой вещи паковать собираемся, а ты на попятный?

– То есть? – Холанд ошарашено уставилась на него. – Вы же сказали, что мой доклад – бред?

– И повторю неоднократно. Но кто сказал, что бред не может стать объектом научных исследований?

В середине XXIII века Всемирный Совет Старой Земли попытался организовать карательную экспедицию на планету Лабиринт. Ни один учебник истории, ни одна энциклопедия не упоминали, что объединило непримиримых соперников, борющихся за господство на планете-праматери и в Дальнем Космосе. А это был вовсе не вызов, брошенный мировому сообществу таинственным фондом «Генезис», не пренебрежение его руководства международными законами и общепринятой моралью. Даже не страх перед скрывавшимися за вывеской «Генезиса» мутантами-эмпатиками, считавшими себя следующей ступенью в эволюции человека. Правда была грубее и прозаичнее. Объединило конкурентов стремление завладеть результатами «мерзких», «богопротивных», «противоестественных», «антинаучных» экспериментов, ведущихся в подземельях Лабиринта.

Попытка оказалась неудачной. Планета исчезла раньше, чем союзники высадили на ней десант. Её взорвали со всеми обитавшими в недрах химерами, превратили в облако астероидов то ли сами хозяева, то ли кто-то ещё. Но один крейсер «Генезиса» сумел прорвать заслон Объединённого Звёздного Флота и уйти в гиперпрыжок. Кто был на его борту, какую информацию увозил и куда? Эти вопросы остались тогда без ответов. И каждый из вчерашних союзников заподозрил, что оказался обманутым. Хрупкое равновесие, полтораста лет державшееся на Земле, рухнуло окончательно. Человечество перестало существовать как единое целое. На счастье, планет, в той или иной мере пригодных для колонизации, в Дальнем Космосе было достаточно, поэтому закончилось всё не тотальной войной, а стремительным расселением, больше похожим на бегство крыс с тонущего корабля.